Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Как правило, сбор фольклора предполагает выезд в экспедиции в места компактного проживания носителей языка, в различные отдаленные от города населенные пункты. Именно там, на наш взгляд, можно обнаружить настоящих знатоков языка, старинных традиций и обычаев. В течение последних десяти лет сотрудниками сектора фольклора ежегодно проводились полевые работы по сбору фольклорно–этнографического материала практически во всех районах Карелии: в Олонецком, Пряжинском, Суоярвском, Медвежьегорском, Кемском, Муезерском, Калевальском. Внимание к карелам, проживающим в г. Петрозаводске, практически не уделялось. Данные переписи 2002 г. свидетельствуют о том, что представители карельского этноса Республики Карелии являются преимущественно городскими жителями. Самым крупным центром сосредоточения карел является г. Петрозаводск, значительная их часть проживает также в Кондопоге, Костомукше, Сегеже, Питкяранте, Суоярви. Олонец – единственный город республики, где карелы составляют большую часть населения [1] . Надо заметить, что в столице республики большой процент составляют карелы, приехавшие после окончания средней школы на учебу и продолжившие здесь свою трудовую деятельность. Оставить без внимания такую группу носителей языка было бы неправильным. Описи материалов фонограммархива показывают, что практически каждый исследователь Института языка, литературы и истории КарНЦ РАН в течение своей собирательской работы записывал жителей Петрозаводска, хотя, несомненно, работа в этом направлении проделана недостаточная.

Собирание фольклора в рамках города – задача довольно сложная, выявить карел в Петрозаводске непросто: на улице мы не услышим карельскую речь, а принятое в нашей практике обследование каждого дома невозможно в условиях города. Таким образом, приходится искать другие способы для сбора материала. В этом оказывают помощь некоторые личные знакомства, а также рекомендации друзей и родственников. Конечно же, ни в коем случае нельзя обойти те общественные организации, которые объединяют людей по национальному признаку. В Петрозаводске существует несколько общественных организаций карел: это «Союз карельского народа», «Карельский конгресс», а также молодежная организация «Молодая Карелия». С помощью участников этих объединений мы вышли на карел, проживающих в столице республики. В первую очередь привлекли внимание участники народного хора «Oma pajo», организованного «Союзом карельского народа» в 1990 г. Участницы этого коллектива – женщины разного возраста, карельский язык для которых является родным. Особый интерес возник к вокальной группе «Kezrajaine», объединяющей женщин более старшего возраста, в репертуаре которых можно услышать карельские народные песни. С их опроса и началась работа по сбору фольклорно–этнографического материала от карел, проживающих в городской среде. Информантами стали 5 женщин – это Алла Петровна Губарева, ее старшая сестра Александра Петровна Балденко, Матрена Матвеевна Пинькова, Лидия Федоровна Бобина, Лидия Макаровна Гуккина.

Все опрошенные женщины прекрасно владеют карельским языком, были расположены к беседе с нами. Они отмечали особую радость в том, что имеют возможность пообщаться на своем родном языке и вспомнить молодые годы, родную деревню, родительскую семью. Такие беседы–воспоминания помогают выявить довольно любопытный материал, в частности, описание маленьких деревень, многие из которых уже заброшены, уточнить фамилии людей, проживавших в них. В памяти собеседниц сохранились названия окружающих деревни озер и рек, полей и болот. Встречаются рассказы о старых деревенских праздниках, описание ярмарок, проводимых во время народных гуляний, беседах. Так, например, Лидия Федоровна Бобина, 1934 г.р., уроженка д.Коткозеро Олонецкого района, подробно описала беседу, вспомнила, какие танцы молодежь танцевала и под какую музыку.

Vessel't oldih guljankat. Min' vie miehel en olluh, sit ajelin sinne. Tyttyö, brihua, ei sua maltua ni sanuo, muga oli vessel <… >. Kaikinnyttymii oli:nuorižuo, vahnembua. No bes'odal oldih imenno nuorižot <… >. Talvel tansittih sarualois. Saruah pannah koptilkat, fonarii da kui midä.

– A midäbo tansittih?

– Enimyölleh oldih krakov'ak, jabločka, podispan', karrillii, pol'kua, valsii, sit fakstrottua da tangua. No enimyölleh hieruz oli kadril. Yhtes tullah, nuorižo kerryttih kai. «Davai meile kadrilliil». Sit kerävytäh mi syndyy pertih, miituine on pitky. Yhtet lähtietäh, erähät opat'.

– Omatgo garmonistat oldih?

– A pruazniekoil kaikennyttymii oli.

– A maltettihgo kylän brihačut soittua?

– Maltettih. Kyläs štobi ei olis soittajuo, ei olluh ni hieru.

Веселые были праздники. Я еще замужем не была, тогда туда ездила. Девушек, парней, даже сказать нельзя, так весело было <…>. Всех возрастов были люди: и молодежь, и постарше. Но на беседе была именно молодежь. Зимой танцевали в сараях. В сарай ставили коптилку, фонари или кто что мог.

– А что танцевали?

– Чаще всего краковяк, яблочко, подиспань, кадриль, польку, вальс, факстрот и танго. Но чаще всего в деревнях танцевали кадриль, вместе соберутся, молодежь соберется вся. «Давай нам кадриль!». Тогда соберется столько, сколько в комнату помещается, какой она там длины. Одни закончат, другие опять начинают.

– Свои гармонисты были?

– А на праздниках всякие были.

– Умели ли свои деревенские парни играть?

– Умели. В деревне чтобы не было гармониста, это и не деревня тогдаФонограммархив Института ЯЛИ КарНЦ РАН, 3553/7–10 (далее – Фон., номер кассеты и номер записи на кассете)..

Особое место занимают воспоминания о Великой Отечественной войне, о финской оккупации, а также о лишениях, перенесенных в годы эвакуации. Практически каждая рассказчица, несмотря на давность событий, обращается к этой теме. Наиболее полный рассказ о трудностях эвакуации записан от Матрены Матвеевны Пиньковой, 1912 г.р., уроженки д.Вуоччила Кондопожского района.

Minä olin Molotovkois: Molotovskaja oblast'…, derevnja Malki, sie lapset minunke. Lusja lähtimmö koispai, oli god, vosem mesjatsef. Tulimmo sinne v oktjabre, a v nojabre kaksi vuottu täydyi. A toizel tyttärel oli 9 vuozt, hän školah sinne kävymäh lähti. Lähti školah ezmäzel, zabolela, hänel lien tif. Minä kymmene päivie hänenke bolničas iče istuin <…>. Miitumua vai ruadua en ruadannuh sis sovhozas: yhen talven olin poččiloinke, kezäl heinie kosimmo pellol. A konzu kyndämäh työtah, vähä oli traktoroi, pidi kyndie heboloil. Kynnin kahtel hevol. A syömisty murginua keitetty ei, nimidä annettu ei. Maido meni dlja voini, lihat toze dlja fronta. Vie käveldih kylie myö keräeldi ken voi mjodua andua, ken alaistu, ken midä, voinal auttua. Muga minä lähten pellol, lapsii näen vai magojuo <…>. A syvvä sie midä. Konjuhu sanou: «Tämä on vasta kandanuh hebo. Lypsä vai <…>. «Koispäi otin kruužkazen keral, otan, lypsän vähäzen <…>. Opin. Maido on ku ristikanzan maido magei. Muga minä kuni kynnin nedälin hevon maiduo join.

Я была в Молотовске: Молотовская область, деревня Малки. Дети со мной. Люсе, как из дому поехали, было год и восемь месяцев. Приехали туда в октябре, в ноябре два года исполнилось. А другой дочери 9 лет, она в школу там пошла. Пошла в школу и заболела, тиф. Я десять дней за ней в больнице ухаживала <…>. На какой только работе не работала там в совхозе: одну зиму за поросятами смотрела, летом сено косили на поле. А когда пахать отправляли, мало было тракторов, надо было на лошадях пахать. На двух лошадях пахала. А еды. Обед не варили, ничего не давали. Молоко было для войны, мясо для фронта. Еще по деревне ходили, собирали кто что мог дать: кто меду даст, кто варежки, кто чего, в помощь фронту… Конюх говорит: «Эта лошадь только жеребенка принесла. Подои ее». С дому кружку взяла, подоила немного <…>. Попробовала. Молоко, как человеческое молоко, сладкое. Так я пока неделю пахала, лошадиное молоко пилаФон. 3525/40–46..

Среди полученных записей большую часть занимает этнографический материал. Собеседницы вспомнили родильный обряд, описали роль и действия бабки–повитухи, рассказали о ночной плачее yonitkettajaine, удалось зафиксировать несколько заговоров от детских болезней (заговор от грыжи и рожи). Так же подробно каждая из информантов описала свадебный обряд, как сваты приходили, как невесту готовили к свадьбе, как топили девичью баню, как знахари свадьбу портили, как насильно замуж выдавали и многое другое. Женщины или сами видели этот обряд в детстве, или усвоили его по рассказам матерей и бабушек.

В настоящее время особый интерес представляют рассказы о различных промыслах и хозяйственных работах карел–крестьян, живших натуральным хозяйством. Еще в недавнем прошлом, в 30–40-е гг. ХХ в., наши предки носили домотканую одежду, ели испеченный дома хлеб, сами изготовляли многие орудия труда для полевых работ. Укрупнение деревень и коллективизация привели к большим переменам в обыденной жизни карел. Немногие из наших современников могут рассказать, как лен сажали, как его обрабатывали, как ткали, выбеливали полотно, готовили пожогу, сажали рожь, как в риге работали, как вручную мололи муку. От Александры Петровны Балденко, 1935 г.р., уроженки д.Колатсельга Пряжинского района, удалось не только зафиксировать описание процесса вышеназванных работ, но и записать название каждого инструмента, используемого в том или ином виде деятельности. Материал, на наш взгляд, довольно редкий.

Привлекает внимание еще один рассказ, записанный от Лидии Федоровны Бобиной. Она вспоминает, как в молодости пела в ансамбле Ивана Левкина, известного в Карелии руководителя многих народных хоров. Лидия Федоровна рассказывает о репертуаре коллектива и его репетициях, о многочисленных поездках с концертами по деревням, об участии в смотре народных коллективов в Петрозаводске. Подобный материал будет, несомненно, интересен музыковедам, занимающимся историей хорового творчества.

Во время бесед наряду с этнографическим записывался и фольклорный материал: лирические песни, частушки, заговоры, детский фольклор. Песенный репертуар городских исполнительниц мало чем отличается от деревенского. Правда, информантам иногда бывает трудно вспомнить, каким способом усвоена та или иная песня: за долгое время участия в различных самодеятельных коллективах многие из них кажутся знакомыми с детства. Помимо песен удалось зафиксировать заговоры с подробными комментариями последовательности всех действий. Возможно, некоторые информанты утратили веру в силу слова, поэтому с такой легкостью отдают свои знания.

Среди опрошенных отмечается широкое бытование мифологических рассказов о лешем, хозяине дома, бани и т.д. Кажется удивительным, что собеседницы, большую часть жизни прожившие в городской среде, рассказывают о таких, казалось бы, невероятных вещах и при этом верят в существование мифологических персонажей, в возможность встречи и общения с ними.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Strojittih dogi tiešuarale, nägynyh ei nikedä, a to kuului itku, to ukset lošketah, to kuuluu pagin, nävy ei nikedä. A sie tuli nuori tyttö miehele sih kodih, a häi oli kohtuine. Lähti pyhänpiän vetty ottamah jogeh i vastuo kastamah. Sie ezmäi vetty nosti, sit vastan kastoi i azetui. A toizes puoles, toizel puolel jogie, ei olluh jogi levei, kaidaine jogi oli, pitky mies… Nämä nubl'at blesnijat, icelleh silmät blesnitäh vai. Sanou: «Nuori mučoi muogeričču, kehkuvačču, kieguričču. Pirule da Parole pitky Timoi kuoli». Tuli kodih, viet pani, vastan käis vie pidäy. «Muatuska, en tiija kenen pitky mies sanoi: «Pirule da Parole pitky Timoi kuoli». Ga gu ruvettih lähtemäh, nävy ei nikedä. Uksi sinne‑tänne kävelöy, šolkau vai. Tiešuaralle strojittih, ei tervehtetty. Sie karut elettih, yhtes heijänke elettih karut.

Построили дом на перекрестке, не видно было никого, а слышался то плач, то двери хлопали, то разговор слышался, а не видно никого было. Пришла в тот дом молодая девушка замуж, она была уже беременная. Пошла в воскресенье за водой на реку и веник намочить. Сначала воду набрала, потом веник знамочила и остановилась. А на другой стороне, на другой стороне реки, река неширокая была, узкая река, стоит длинный мужчина. Пуговицы блестят, и глаза только блестят. Говорит: «Молодуха, охотница до мужчин, с округлым животом, с покачивающейся (походкой). У черта да у Парасковьи длинный Тимой умер». Домой пришла, веник в руке еще держит: «Матушка, не знаю чей такой длинный мужчина сказал мне: «У черта да у Парасковьи длинный Тимой умер». Как стали уходить, никого не видно. Дверь туда–сюда ходит, хлопает. На перекрестке построили, там черти жили, вместе с ними жили чертиФон. 3553/47..

К сожалению, совершенно забытыми оказались карельские народные сказки, хотя Алла Петровна Губарева и Александра Петровна Балденко вспоминали, что слышали в своем детстве сказки от деда, который был хорошим рассказчиком.

В целом материал мало чем отличается от того, что удается записать в карельских деревнях. И это неудивительно, так как большинство вопросов касается того периода времени, когда все информанты жили в родительской семье где‑нибудь в карельской глубинке. Оторванные от родных мест, они стараются сохранить язык и все то, что их связывает с прошлым. Городские жители с большим вниманием относятся к своей культуре, хранят старинные вышивки, связанные крючком подзоры, старые самовары и глиняные плошки, наряды своих мам, а иногда и бабушек, свои личные вещи. Довольно любопытно было увидеть школьную тетрадь, которой уже больше 50 лет, ее сохранила А.П.Балденко.

То же самое можно сказать и о духовной культуре: песни, заговоры, детский фольклор, мифологические рассказы являются звеном, соединяющим их с культурой и традициями родной деревни. Исполняя то или иное произведение, информанты неоднократно повторяли, что «у них так пели, в нашей деревне так рассказывали». Даже небольшой собранный материал показывает, что мы не можем оставить без внимания карел, проживающих в городе. Несомненно, другой жизненный ритм и степень образованности повлияли на исполнителей, но только подробный анализ полученных записей позволит выявить степень влияния городской культуры на традиции коренных малочисленных народов столицы нашей республики.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

• [1] Ковалева С.В. Письменная традиция и лексический потенциал языка (на материале карельского языка): Автореф. дис. … канд. филол. наук. Петрозаводск, 2006. С.10.
• [2] Фонограммархив Института ЯЛИ КарНЦ РАН, 3553/7–10 (далее – Фон., номер кассеты и номер записи на кассете).
• [3] Фон. 3525/40–46.
• [4] Фон. 3553/47.