Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Архетипы двоеверия

1. Переход от язычества к христианству – дискретный процесс: контраст между старым и новым разителен. Но прерывность не исключает преемственности. Средиземноморские религии умирающего и воскресающего Бога как бы наперёд преадаптируют сознание человечества к торжеству Пасхи. Евангельские семена падают на подготовленную для этого почву. Видные деятели новой Церкви прошли через Элевсинские мистерии. Отчасти их символика перешла в христианство. Например, метафора, высвечивающая параллелизм между путём зерна и человеческой судьбой – в обоих случаях предание земле не означает полного исчезновения. Можно утверждать, что Элевсин и Иерусалим связаны некоторым инвариантом – он указует на своего рода наследственность в развитии культуры: она мутирует, но это не означает абсолютного разрыва с прошлым. Феномен двоеверия крайне интересен в плане сочетаемости старого и нового. Антагонизм между ними часто смягчается. А то и переходит в отношения, которые удобно описать, используя понятия Н.Бора:

– это отношение соответствия, когда старое оказывается частным случаем нового;

– и это отношение дополнительности, когда старое и новое вступают в комплементарную связь, вне которой нельзя понять целостность изучаемого явления.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Оба принципа весьма эвристичны для изучения двоеверия.

2. Инвариантность в нашем случае высвечивает архетипы, которые являются общими для язычества и христианства. Ещё К. Юнг почувствовал, что понятие архетипа уходит от строгой дефиниции – как и другие предельные понятия, оно предполагает понимание через наитье. Вот ключевые черты архетипов:

– это устойчивые смысловые структуры, которые сами по себе абстрактны, но могут принять на себя – и соответственно организовать, оформить – сколь угодно конкретное, наглядное, образное (как того требует миф) содержание;

– несомненна априорная природа архетипов; если к ним применить платоновскую концепцию анамнесиса, то можно сказать, что они суть вечные идеи – культура их проявляет и воплощает; иначе говоря, архетипы не создаются, а – в полном соответствии с теорией Платона – припоминаются;

– канал передачи архетипов неизвестен; к этому могут быть как-то причастны и генокод, и социокод, но интуитивно чувствуется нечто третье – пока не нащупанная нами форма трансляции знания; через воздействие одних и тех же архетипов можно объяснить факты конвергенции между различными культурами.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

3. Двоеверие Русского Севера – поразительно целостное явление. Лишь при поверхностном взгляде в нём можно увидеть нечто эклектическое, внутренне противоречивое. Народная культура органична. Несовместимое для рафинированной светской культуры – а равно и для церковной ортодоксии – может оказаться вполне совместимым для народного сознания. Это знак его незрелости? Скорее наоборот! Великий опыт коллективного бессознательного говорит через творчество народа с особой чёткостью и выразительностью. Здесь оно вне сравнения. Потому-то мы и связываем его с понятием мудрости. В сказанном нами нет никакой идеализации. Есть реальность. Она впечатляет. Возьмём для примера Пинегу. На фоне христианских храмов тут совершались языческие действа. А Мария Дмитриевна Кривополенова после причастия пела свои скоморошины. В такой соположенности есть антагонизм? Его может усмотреть разве лишь внешний рассудочный взгляд. А в народной культуре старое и новое образовывало континуум – одно непрерывно, с полной естественностью переходило в другое. Никаких разрывов! Перед нами единое холистическое поле, постоянно поддерживающее своё ровное напряжение.

4. При взгляде изнутри мы видим, что в соседстве языческих и христианских реалий нет резкого диссонанса – скорее наблюдается гармонический унисон. Что стоит за ним? Порой идентичность архетипа, проявившегося и в язычестве, и в христианстве – коллективное бессознательное отобрало и соединило созвучное, генетически родственное. Конечно же, общность архетипа уменьшает, а то и сводит на нет дистанцию между старым и новым, но такова специфика историко-культурного процесса на Русском Севере. Для него характерны склейки, связки. Старое может отрицаться механически. Но часто мы видим диалектическое – в духе Г.В.Ф. Гегеля – отрицание, удерживающее позитивы прошлого. Прошлое не отбрасывается – оно адаптируется к настоящему. Механизмы этой адаптации крайне интересны. Прошлое обнаруживает гибкость – настоящее являет уступчивость. Возможность конфликта устраняется. Реализуется – симбиоз. Именно симбиоз! Это понятие в данном случае является наиболее адекватным. Происходит срастание – взаимовнедрение, взаимопронизание – двух исторических пластов. Образуется живое единство. В нём ярко и красиво заявляют себя ещё неизвестные нам законы сохранения, обеспечивающие интегральность развития несмотря на перевороты, которые совершаются внутри него. Как возможна тканевая совместимость старого и нового? Лишь при условии их генетического родства, которое задаётся единством архетипов. Они суть гены культуры. Используя биологические термины, мы можем сказать так: ароморфоз культуры – её подъём на качественно новый уровень – не исключает сохранения старых элементов. За старым и новым может проступать общая архетипическая основа. Она и обусловливает возможность их мирного сосуществования.

5. Архетипы универсальны и вечны. Возьмём для примера Архетип Трихотомии. С принципом троякого деления мира мы встречаемся на огромном интервале времени. И в качественно различных контекстах. Вот выборка примеров:

– нижний, средний и верхний миры в структуре Мирового Древа;

– плотный, тонкий и огненные миры в онтологии Агни Йоги;[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

– микромир, мезомир и мегамир в современных научных представлениях.

Нижний мир ассоциируется с царством мёртвых. Там царит воскрешённый Озирис – туда проникали Одиссей и Орфей – туда спускался Иисус Христос. Средний мир соотнесён с живыми людьми. Верхний мир принадлежит существам высшего плана. Он трансцендентен. Язычество и христианство структурно совпадают в своих проявлениях Архетипа Трихотомии. Мы видим его манифестацию и в образе Голгофского креста (внизу – голова Адама, посреди – Христа, вверху – сонм ангелов), и в семантике крестьянского дома (по сути это алломорф Мирового Древа), и в ярусном построении прялки (особенно кенозерской: она моделирует путь солнца, охватывающий все три уровня). Эти воплощения Архетипа Трихотомии могут одновременно сосуществовать внутри двоеверного космоса. Так, их соседство мы можем обнаружить непосредственно в крестьянской избе – и оно порадует нас глубиной созвучий. Воплощения одного и того же архетипа иногда конкурируют в человеческом сознании. Мы понимаем, что Голгофский крест не совпадает с Мировым Древом – тут налицо развитие, выводящее нас в новую область. Но одно вовсе не отменяется другим: родство через архетип налицо. Народ стихийно чувствовал эти связи. Отсюда широта его охвата. Его толерантность. Мир двоеверия глубже и мира язычества, и мира христианства, взятых в отдельности: он синтезировал эти миры – соединил их в симбиотическом целом. Христианство в двух его формах – народной и ортодоксальной – отнюдь не совпадают. Народное христианство – синоним двоеверия. Пусть евангельская истина там торжествует, но ведь не на обломках старого: это старое ассимилировано новым – воспринято им после специфической, по существу очень бережной переработки.

6. Христианство придало Архетипу Воскрешения ошеломительную новизну. Но не оно первым уловило его. Язычество многократно обращалось к этой теме. Вспомним, как Михайло Потык в одноимённой былине, записанной А.Ф. Гильфердингом от Никифора Прохорова на Марнаволоке (Пудога), по своей воле опустился в царство мёртвых, нашёл способ раздобыть живую воду и воскресил свою жену Марью. Троекратные формулы, постоянно используемые сказителем, невольно ассоциируются с арифмологией тринитарного догмата:

Как тут она ещё да ведь вздрогнула,Как другой раз сбрызнул – она сидя села-то,А в третьих-то он сбрызнул – она повыстала.

Вот как былина описывает восстание из мёртвых:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Выходит что народ тут от заутренки христосскииНа тую на буёвку да на ту сыру землюКак ино весь народ ещё прислухались,А что это за чудо, за диво есть,Мёртвые в земли закричали все.

Последнюю строчку мог бы гениально проиллюстрировать Василий Чекрыгин, вдохновлённый философией «общего дела» Н.Ф. Фёдорова. Художник с небывалой масштабностью разрабатывал в своём творчестве тему Воскрешения. Русская эпика созвучна ему. Замечательно, что христианская заутреня в былине сочетается с языческим по своей сути Воскрешением – народное творчество не знало цензуры и редактуры.

7. Разнообразно заявляет себя Архетип Превращения. Вот некоторые его проявления:

– анаксагоровский принцип всё во всём предполагает перманентную и тотальную взаимопревращаемость явлений;

– мифическое оборотничество косвенно указует на универсализм человека, способного если не реально, то в пространстве игры становиться любым существом;[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

– новейшая теория бутстрапа исходит из того, что любая элементарная частица может превратиться в любую другую элементарную частицу – все они своего рода оборотни: наука породнилась с мифологией.

Исторический Добрыня был дядей князя Владимира Красно Солнышко, крестившего Русь – он помогал племяннику насаждать христианство. Былинный Добрыня – вполне христианин. Однако это не мешает ему быть вовлечённым в целую серию языческих метаморфоз, которые творит колдунья Маринка, очень похожая на гомеровскую Цирцею:

Захочу, Добрынюшку я обверну,Обверну Добрыню я сорокою,Обверну Добрыню я вороною,Обверну Добрынюшку я свиньёю,Обверну Добрынюшку гнедым туром.

Такое впечатление, что цепная реакция превращений не хочет останавливаться – она готова пройти через всю фауну. А.Ф. Гильфердинг записал эту былину от Иева Еремеева из д. Кокорино (Заонежье). К числу наиболее архаичных образов русского эпоса относится Волх Всеславьевич. Он же Вольга. Кузьма Романов из д. Леликово (Кижи) поведал А.Ф. Гильфердингу о его превращениях:

Повернулся он левом-зверём…Повернулся Вольга сударь Буслаевич Науй-птицей…Повернулся Вольга сударь Буслаевич рыбой щученькой…Повернулся серым волком…

Казалось бы, христианство закрыто для реализации Архетипа Превращения – его связь с магической традицией несомненна. Однако задумаемся об основополагающей для христианства мифологеме Боговоплощения. Невидимое делается видимым – Слово становится плотью – Бог принимает образ человека. Это тоже метаморфозы. Причём самые радикальные, безумно смелые! Христианство и здесь имеет с язычеством общие архетипы-инварианты.

8. Архетип Змееборчества относится к числу самых глубоких и загадочных. За ним стоят самые фундаментальные оппозиции бытия. Вариации на змееборческую тему удивительно разнообразны. Былины Русского Севера вносят в них новую ноту, которую интерпретаторы представляют так: змееборец – христианин, змея – язычество. У подобного истолкования есть определённые резоны. В былине «Добрыня и змей», которую А.Ф. Гильфердинг записал от легендарного Трофима Рябинина (д. Серёдки, Кижи), для борьбы со змеем используется необычное орудие: «колпак да земли греческой». Другой услышанный А.Ф. Гильфердингом сказитель – Пётр Калинин из д. Рим, что на Пудоге – сообщает интересные детали:

Лежит тут колпак да земли греческой,А весу-то колпак буде трёх пудов.

Сквозь увеличительное стекло гиперболы тут увидено нечто похожее на монашеский клобук. Орудие надёжное, но не всегда убийственное. Если у П. Калинина змей погибает, то у Т. Рябинина ему даруется жизнь – с ним заключается мирный договор. Даже после того, как змей нарушил соглашение, расправа не учиняется. Былина ничего не говорит о таковой. Она словно уходит от ответа на вопрос о судьбе змея.

Если вспомнить намеченные выше параллели, то можно сказать так: отношения между язычеством и христианством развивались на Русском Севере именно в той мягкой форме, на которую указует аллегорическое истолкование былины Т. Рябинина. Кровь на этой почве не лилась – старое соседствовало с новым. Жёстких границ между ними Церковь не смогла провести.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Культ Перуна на Русском Севере

В «Повести временных лет» рассказывается о том, как в 945 г. князь Игорь заключал договор с греками: «На следующий день призвал Игорь послов и пришёл на холм, где стоял Перун; и сложили оружие своё, и щиты, и золото, и присягали Игорь и люди его – сколько было язычников между русскими. А христиан русских приводили к присяге в церкви святого Ильи, что стоит над Ручьём в конце Пасынчей беседы и Хазар» [1] . В этом тексте соположены имена Перуна и Ильи. Перед нами ещё не двоеверие, но как бы его предварение: разъединённое вскоре соединится. Это будет не паритет, а скорее поглощение: культ Ильи ассимилирует в себя культ Перуна. Отвергнутые идолы громовержца поплывут и по Днепру, и по Волхову. Казалось бы, прощание с ним окончательно и необратимо, но он всё же вернёт своё. Пусть в другой форме и другой ипостаси.

За внешним разрывом здесь открывается глубинная преемственность. Новая вера хочет всё начать сначала. Но многое в ней окажется трансформацией старых представлений. Что стоит за самой возможностью подобных метаморфоз? Очевидно, какие-то инварианты. Или принципы сохранения. Перун не умирает, а скорее перевоплощается: Илья становится его реинкарнацией. Это своего рода духовно-культурный метемпсихоз. Или некая специфическая наследственность. Если предположить существование таковой, то закономерно поставить вопрос о её носителях. Ими могут быть архетипы.

Посмотрим на грозовое небо глазами наших пращуров. Несомненно, что его картина стала импринтингом для юных культур – запечатлелась в их сознании как откровение. Молния включала множество ассоциативных ходов. Вот некоторые из них:

1) Создавалось ощущение, что в небесах образуются разломы – и сквозь них ослепительно проступает занебесная (= потусторонняя) реальность. Молния побуждала к трансцендированию. Этим она вносила вклад в создание двууровневой модели мира, где эмпирической реальности противостоит что-то другое, высшее, непостижимое.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

2) Можно сказать, что небо древних как бы милитаризовано – в нём совершается противоборство враждебных друг другу начал. Естественно, что молния виделась разящим орудием – его удары были направлены на тёмные силы, враждебные бытию. Кто возглавляет сражение?

3) Это особая тема: грозовая графика – начертания молнии. Парейдолия работала здесь на полную мощь. В структуре разряда угадывались разные образы: он то оконтуривал гору – то ветвился деревом – то извивался змеёй. Полученные во время грозы впечатления подвергались мифологизации.

Молнией озарялось не только пространство. Производя стрессовый эффект, она высвечивала мрак бессознательного – и там пробуждались архетипы, подсказывавшие в них осмысление увиденного. На их простые и абстрактные матрицы накладывалось фантастически разнообразное содержание. Но при всей широчайшей амплитуде вариаций оно обнаруживало сквозное единство. Компаративистика выявила эти изоморфизмы. Индра – Зевс – Перун – Перкунас – Илья: это манифестации одного архетипа.

От мифов славянства остались обрывки. Обладают ли они голографической наполненностью? Ж. Кювье по отдельной кости восстанавливал целостный образ животного. Реконструкция в палеонтологии дала отличные результаты. А в филологии? Очевидно, связь между частью и целым тут более сложная – и потому один фрагмент может приводить к расхожим картинам. Кому верить в реконструкции мифа о Перуне – Б.А. Рыбакову? В.В. Иванову и В.Н. Топорову? Л.С. Клейну? Ряд авторов легко продолжить. Между ними идёт спор за истину. Но истина не всегда бывает однозначной. Кажущиеся несовместимыми реконструкции могут иметь одинаковый познавательный и эстетический потенциал.

Создатель мифа, сохранившегося осколочно – и реконструктор этого мифа: где-то они работают на пару – перед нами уникальная, ещё мало исследованная форма сотворчества. Мы вправе утверждать, что иногда миф рождается дважды: в своём первоначальном виде, который утрачен – и в своей реконструкции. Получается нечто весьма специфическое. Перун Иванова-Топорова или Перун Клейна – несмотря на амбиции авторов – вряд ли совпадают с первообразом. Но варианты имеют свою бесспорную ценность. Прототип нам недоступен. В наличии некоторая совокупность его интерпретаций. За ними стоят несхожие эвристики и методологии. И неповторимые личности! Множественность подходов в данной ситуации выигрышна. Каждый подход субъективен? Этого не избежать. Но вот мера для оценки реконструктора: его чуткость к архетипам – умение строит интерпретацию на их базисе. [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В.В. Иванов и В.Н. Топоров положили колоссальные усилия на «реконструкцию мифа о поединке Бога Грозы с его противником» [2] . Этот миф они называют основным. Результат реконструкции таков: противником Перуна оказывается Волос-Велес. Эта оппозиция накладывается авторами на стратиграфию Киева: Перун стоит высоко над Днепром – Волосу-Велесу отводится низинный Подол. Противостояние двух богов хорошо вписывается в схему Мирового Древа.

Реконструкция В.В. Иванова и В.Н. Топорова оспаривается. Если перед нами боги-враги, то почему ими одновременно клянутся русские люди. Подобных резонных вопросов можно задать немало. Тем не менее реконструкция В.В. Иванова и В.Н. Топорова самоценна. Похоже на то, что здесь мы имеем дело с необычной формой творчества, где интуиция и воображение играют не меньшую роль, чем в деяниях поэта. Возможно, когда-нибудь даже поставят вопрос о жанровой природе реконструкции, однако сегодня очевидно, что она имеет отношение не только к науке, но и к искусству. Не будем проводить между ними черту демаркации. Реконструкция делает заявку на свою поэтику. Это бесспорно.

Наш тезис подтверждает реконструкция Л.С. Клейна, оппонента В.В. Иванова и В.Н. Топорова. Мы прекрасно помним летописный рассказ о том, как Перун сплавляется по Днепру – кто бы мог усомниться в том, что это однократная акция? И связана она с разочарованием Владимира в язычестве – Л.С. Клейн усомнился. По его мнению, «Повесть временных лет» искажает реальность – на самом деле речь идёт о циклических, регулярно повторяющихся проводах Перуна. Вот вывод Л.С. Клейна: «Перун оказывается божеством из ряда умирающих и воскресающих богов» [3] . Ошеломительная реконструкция! В своей поэтике Л.С. Клейн абсолютно близок В.В. Иванову И В.Н. Топорову. Пущенный в их сторону бумеранг вернулся обратно.

Кто прав в этом споре?

Блистательные учёные проявили два различных архетипа, спроецировав их на один образ, что кажется противоречием. Но приглядимся к обрядовой жизни Ильинского погоста на Водлозере. Тут архаика удерживалась очень долго. И мы видим: оба архетипа присутствуют в культе Ильи, воспреемника Перуна. В самом деле:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

1) Илья поражает своих врагов;

2) Илья уходит и возвращается – его почитание вписано в аграрный циклизм.

Совпадают ли в Илье-пророке функции громовержца и змееборца? Напомним: В.В. Иванов и В.Н. Топоров пытались выявить не просто хтоническую, но именно змеевидную природу Волоса-Велеса. Их аргументы могут показаться натянутыми. Однако вспомним о том, что в народном сознании Илья-пророк порой замещался Ильёй Муромцем – В.В. Иванов и В.Н. Топоров говорят в связи с этим о трансформации образа героя. Вполне оправданный подход! Илья Муромец был змееборцем. А.Ф. Гильфердинг записал на Водлозере от Павла Федулова былину «Илья Муромец и Соловей разбойник». Читаем в ней:

Засвистал тут Соловей по змеиному [4] .

Являя чуткость поэтического слуха, В.В. Иванов и В.Н. Топоров склонны рассматривать слова «Волос» и «Соловей», составленные из одинаковых фонем, как анаграммы [5] . Эти изощрённые построения похожи на игру. Но за ними чувствуется подспудная правда.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Культ Перуна принёс в Новгород в 980 г. Добрыня, племянник Владимира. Его былинная ипостась – испытанный змееборец.

Вот наше мнение: реконструкции мифов можно верифицировать через их приложение к опыту народной культуры Русского Севера – у него оказалась отличная память на ключевые архетипы человечества.

Культ Велеса на Русском Севере

В житии Авраамия Ростовского мы находим один из самых впечатляющих в русской агиографии эпизодов – на реке Ишня преподобный встречается не с кем-нибудь, а с самим Иоанном Богословом, от которого слышит такие слова: «Подойди старец, возьми сию трость мою и возвратись назад, приступи к идолу Велесу, ударь его тростию» [6] . Сколь остро тут ставится вопрос о борьбе с язычеством! На помощь приходит апостол Иоанн. Разрыв в тысячелетие ничего не значит для вечности.

В энциклопедии «Мифы народов мира» мы найдём статью «Велес». Но там нет статьи «Волос». Эти имена употребляются как эквивалентные. Такова традиция. Её корни уходят в досюльные времена. Тексты киевских договоров называют имя Волоса – в «Слове о полку Игореве» упоминается Велес. Вроде как речь идёт об одном и том же персонаже. На дифференциации настаивает Л.С. Клейн [7] . Для этого есть весомые основания.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Оппозиция Перун-Велес имеет не только вертикальное (верх-низ), но и горизонтальное выражение (юг-север). Ареалом Велеса считается преимущественно Русский Север. Причём божество связывается с финно-угорскими племенами. Характерная деталь: место, где в Ростове находился идол Велес, называлось Чудским концом. Т.А. Бернштам полагает, что клятва именем Волоса, зафиксированная в киевских договорах, указывает на присутствие в составе войска чуди и мери [8] . Волос и для неё тождественен Велесу.

Классифицируя человеческие заблуждения, Фр. Бэкон особо выделил так называемые призраки площади: это уклонения от истины, вызванные влиянием языка. Один из таких призраков сейчас предстал перед нами. Фонетическая близость Волоса и Велеса привела к их смешению. Возникла путаница. Досадовать ли на неё? По сути мы имеем дело с аллитерацией. Благодаря ей мифогенез получил новое направление. Звуковое сходство переросло в сходство сущностное. Язык продемонстрировал свою власть над смыслообразованием.

Попытаемся разделить Волоса и Велеса. Начнём с Велеса. У славян и балтов это бог мёртвых. У него совсем другие функции, чем у Волоса, скотьего бога. У этих богов разная генеалогия. Как на Руси появился Волос? Вероятно, здесь мы имеем уникальный случай, когда христианские реалии, получив языческое переосмысление, начинают самостоятельную жизнь в совершенно новых измерениях. Св. Власий (+ 316) искони считался в Византии покровителем скота. Власий – Влас – Волос: вот его лингвистическая история – уже в славянском пространстве. С кем Волос попал на Русь? Тут имеются разные вероятия. Посредниками могли быть и христиане-варяги, и христиане-готы. Вспомним, что в VI-VII вв. славяне заняли значительную часть европейских территорий Византии – на Балканах они удерживались более века. Именно там могло начаться проникновение Волоса в пантеон славянского язычества. При этом доминировала хозяйственно-производительная функция Волоса – его чисто христианская атрибутика и символика не могли тогда быть усвоены.

Произошла уникальная метаморфоза: христианский святой превратился в языческого бога – после крещения Руси он называется в числе первых врагов новой веры. Невероятный парадокс! Что происходит потом? Волос как бы возвращается к самому себе – снова становится Власием. Восстановлено не столь исконное имя, сколь его первоначальное звучание. Это красивая теория: язычник Волос превращается в Святого Власия благодаря звуковому унисону – язык роднит чужие элементы, содействуя переходу в непривычную веру. Если тут и была трансформация, то всё же не столь радикальная, как это представлялось ранее. Суть её заключается в своеобразной инверсии. Не было переименования – было припоминание. Переход от Перуна к Илье и от Макоши к Параскеве осуществлялся по другим алгоритмам. Однако во всех случаях главенствующую роль играло архетипическое сходство старого и нового.

Контаминация Волоса и Велеса – факт нашей культуры. Какой Велес – славяно-балтийский или финно-угорский – вступил во взаимодействие с Волосом? В первом случае сближению могла способствовать индоевропейская общность. Второй случай интересней: произошло слияние образов, не имеющих пусть крайне далёкого, но всё же единого праисточника. Существует гипотеза, что финно-угорская мифология вошла в мир славянства богиней Макошью – не находится ли рядом с ней и Велес? Интересно, что место, где идол Волоса был установлен в Ярославле, называлось так: Медвежий угол. В финно-угорской мифологии медведь играет особую роль. На Руси к нему применялся эпитет волохатый. Замечательно, когда в ассоциативное поле мифогенеза вовлекаются разные культуры и языки – это ведёт к появлению синтетических образов, впечатляющих своей колоритностью.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Вернёмся к славяно-балтийскому Велесу. После принятия христианства он разделил привычную участь языческих богов: подвергся демонизации. Чехи говорят: «За море к Велесу». Это означает: к чорту. Аналогичное превращение испытал и прибалтийский Велнас.

Перун поднимает вверх – Велес тянет вниз. Даосы подчёркивали: вода займёт всегда самое нижнее положение. Велес словно следует этому принципу. Он ассоциирован с влагой, с волнами воды или пряжи. Волосатик: так иногда называют водяного. Однако движение вниз по мировой оси продолжается. Теперь Велес-Велс уводит нас в загробный мир – там он пасёт души умерших. Отсюда его связь с плодородием. Вспомним изображения процветших львов. Волосы, шерсть: в них искони ощущалось растительное начало.

Почему Боян называется Велесовым внуком? Пытаясь ответить на этот вопрос, В.Н. Топоров вспоминает «мотив прижизненного нисхождения поэта в царство смерти» [9] . Хочется увидеть в Бояне аллюзию Орфея. К этому подталкивает и Д.С. Лихачёв – в связи с Бояном он вопрошает: «Не следует ли отсюда, что Велес-Волос был не только «скотьим богом», но и покровителем поэзии?» [10] . Как видим, Велес-Волос многоаспектен. В нём пересеклись линии разных религий, являя нам более сложный комплекс, чем двоеверии в привычном смысле данного понятия. Эллинские, византийские, финно-угорские, прибалтийские, славянские элементы обусловливают его полисемию.

Илья и Власий замещают Перуна и Велеса-Волоса. В обоих случаях сохраняется противостояние земли и неба, которые всё же стремятся скорее к союзу, чем к раздору. Для крестьянского космоса оба полюса имеют одинаково важное значение. Благодаря напряжению, которое возникает между ними, жизнь не только поддерживается, но и умножается.

Архаика и авангард

Языческий цикл Ю.С. Ушакова посвящён архаике. Но манера письма авангардная: неожиданно пересеклись древнее и новое – образовали своеобычный синтез. Аналоги такого пересечения известны. Вспомним П. Пикассо кубистического периода. Его вдохновляла африканская скульптура. Картины мастера в соседстве с ними образуют поразительный унисон. Какова подоплёка этих перекличек и резонансов?

Применим к нашей проблеме платоновскую теорию анамнезиса.

Души людей – вовсе не tabula rasa: вечность оставляет на них свои напечатления ещё до рождения человека. В «Пире» мы читаем: наша Психея непосредственно созерцала идею прекрасного – поэтому её отсвет в материальных предметах она узнаёт сразу. Это абстрактная идея. Трудно найти структурный инвариант для прекрасных девушек, раковин, мелодий. Идеи типа дерева вообще – или человека вообще – легче поддаются визуализации. Но всякая конкретика при этом минимизируется. Или полностью сходит на нет.

Идея генерализует смысл. Она суть общее, обобщённое – её рассеяние в единичном ещё впереди.

Платон хочет сказать: ребёнок ближе к вечности, чем взрослые – отрыв дитяти от мира идей пока не является полным и окончательным. Взросление может быть понято как удаление от мира идей. Его прогрессирующее забывание. Анамнезис направлен на то, чтобы мы вспомнили априорное, врождённое, полученное в дар от вечности. Согласно Платону, анамнезис – главный источник знания.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Архаика – детство человека. Действует ли принцип анамнезиса на филогенетическом уровне? Примем такую возможность как эвристику.

Древний художник видит мир обобщённо – дифференциация и детализация заявят себя потом. Будто идея только-только намечает себя в куске дерева. Или в природном камне. Она уже прорезалась – дала человеку знать о себе – выявилась в лаконичном контуре. Подробности опущены. Они находятся вне поля зрения. Это поле зрения на данном этапе скорее умственное, чем оптическое – ведь оно обращено на ноуменальный мир вещей. Вещественное большей частью находится как бы в тумане. Взгляд обращён на главное, информационно выделенное. Сфокусированность на сущностном предельная! Отсюда специфика архаики. Выразительность должна быть понята буквально – здесь выражает себя, выходит на план воплощения чистый эйдос. Его манифестация энергична. Со временем эта энергия рассредоточится в нюансах, оттенках. Но сейчас гениально схватывается главное.

На заднем плане перед древним художником находится мир идей. Отсюда эффект двойного зрения: сразу и физического, и метафизического. Эта двойственность удерживается недолго. Идеальный план постепенно тускнеет. А вот и вовсе исчезает из виду. Человек остаётся на материальной плоскости. Перед ним возникают новые задачи, направленные на эстетическое освоение предметной реальности – искусство неизбежно проходит через натуралистический фазис.

Наступает момент, когда искусство достигает избыточного информационного насыщения – оно перегружено техникой. Появляется желание сбросить эти накопления, заслоняющие от резца или кисти основное, глубинное. Хочется простоты, непосредственности, безыскусности!

И тогда мы видим, как срабатывает алгоритм, имеющий интереснейшую аналогию в эволюционном процессе – это педоморфоз.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Так называется своеобразный попятный ход развития: организм сбрасывает бремя специализации – и возвращается к ювенильным формам. Но в его генотипе сохраняются все положительные эволюционные обретения.

Авангард, мимикрирующий под архаику – это подобие педоморфоза в искусстве. Формы упростились. Но зато к ним вернулась первозданная экспрессия. Они словно родились заново. Упрощение в нашем случае не подразумевает забвения опыта. Мы понимаем: перед нами ХХ век. И лапидарные формы, напоминающие архаику, созданы искушёнными профессионалами. Тем не менее возврат к истокам очевиден. Из них искусство черпает спасительную для него свежесть. Нечто подобное произошло в творчестве Ю.С. Ушакова. Будто в нём воплотился славянский художник-язычник. Они вместе прошли выучку у авангарда. Результат получился блистательный.

Тема мирового древа в творчестве Ю.С. Ушакова

Путь к Аполлону Бельведерскому был долгим. Открывает его Аполлон Агией – буквально Аполлон Столбовой. Это подобие обелиска – без всяких намёков на антропоморфность. Правда, за одним исключением: общим признаком, роднящим обелиск и человека, будет вертикаль. Это конститутивный признак. Благодаря прямохождению человек стал изоморфным Мировой Оси – он может быть назван её подвижным алломорфом; застывая в позе обращения горе, человек ещё более подчёркивает это сущностное сходство.

Есть все основания считать, что Аполлон Агией – вариация на тему Мирового Древа. Известна связь Аполлона с лавром. Отсюда наименование: Аполлон Дафниос – то есть Аполлон Лавровый. Антропоморфность и дендроморфность тут образуют синкретическое единство. Любовь Аполлона к юноше Кипарису отсылает нас к ещё одному дереву, чей вертикализм имеет очень динамичное выражение, заставляющее вспомнить об экстазах готики. Кстати сказать, этот стиль, родившийся в окружении северных лесов и неисповедимо родственный им по духу, тоже варьирует идею осевой вертикали – точной направляющей линии для физического и духовного восхождения.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Сакральный столп: это характерно для язычества. Славянство тут не было исключением. Когда каменный, а когда деревянный, этот столп отражал стадию фетишизма – подчас с элементами перехода на ступень анимизма. Для язычника всё было живым, дышащим – он воспринимал мир гилозоистически. Но когда Аполлон Агией украшался лавровыми ветками, то это подчёркивало большую меру одушевлённости по сравнению с тем случаем, когда перед нами был просто камень.

Славянство работало с разным материалом. В лесной местности преобладало дерево. Оно словно шло навстречу вочеловечивания – ствол оборачивался телом, а ветви – руками. Тогда как сучок легко принимал вид ока. Казалось, что оно взирало из иномира! Как эти виртуальные, так и реальные метаморфозы дерева потворствовали размышлениям на тему оборотничества – всё превращается во всё; эта великая формула язычества ныне обрела новые конкретные смыслы.

Из дерева проступает идол.

Этот момент любил запечатлевать Юрий Сергеевич Ушаков. Древним славянским божествам в его интерпретации присущ подчёркнутый вертикализм. Они как бы вытягивают из земли – и проявляют, закрепляют – неколебимую Мировую Ось. Впечатляют его Перуны. Высота у некоторых нарочито гипертрофирована. Доминирует одно измерение. Остальные – что-то подсобное, фоновое: и глазу, и духу задаётся когерентное движение ввысь.

Характерен интерес художника к образу берегинь. Они наверняка имеют общий архетип с критскими адорирующими богинями. Воздетые вверх руки акцентируют и усиливают восходящее движение.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Думается, что на Ю.С. Ушакова повлиял Збручский идол – своеобразнейшее преломление идеи Мирового Древа. Здесь нам явлена трёхъярусная модель мира. Схожее членение мы обнаруживаем и в некоторых работах Ю.С. Ушакова. Имеет ли оно семиотический смысл? Этот вопрос требует особого исследования.

Древние идолы центрировали картину мира. Капище часто получало замкнутую круговую форму – здесь достаточно вспомнить новгородскую Перынь. Святилище вторило космосу – воспроизводило его строение.

В культуре имеем место специфическая неотения: взрослое возвращается в детское – обретает там своё инобытие. Такова деревянная северная игрушка. Её генетическая связь с языческой мистериальной скульптурой несомненна.

«Дриады» Александра Тышлера, «пирамиды» Дмитрия Москина: эти художественные явления лежат на линии, начатой Аполлоном Столбовым – одухотворённая вертикаль принимает в себя игровое и ассоциативное наполнение. Мысленно вижу выставку, где будет представлена хотя бы часть объектов, о которых говорится в нашем эссе: она в оригинальной форме могла бы выявить конгруэнтность, присущую разнообразным построениям человеческого духа.

Мы растём ввысь.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Искусство поддерживает эту растучесть – высота является для него главной координатой.

Элементы фаллического культа в образной системе Ю.С. Ушакова

Мужское тело дважды заявляет тему Мировой Оси: через позвоночник – и через напряжённый фаллос. Вполне понятна антропоморфизация фаллоса: тело соотносится с ним как великое и малое – или как целое со своей частью. Одно подобно другому.

Культ Мирового Древа – самого известного алломорфа Мировой Оси – многозначен и полифункционален. Заметную роль в нём играет продуктивная функция. Фаллос таковую выполняет непосредственно – его ритуальные образы делают это символически.

Некоторые картины Ю.С. Ушакова вызывают закономерную ассоциацию с образной системой фаллического культа. Здесь выстраивается интересный гомологический ряд: человек – фаллос с его головкой – шляпочные грибы конусовидной формы. Морфологические созвучья этих столь разных явлений должны были производить сильное впечатление на наших пращуров. Естественно, что и грибы включались в сакральный контекст – само означенное выше название их самой известной систематической группы содержит в себе указание на антропоморфность.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Идолы Ю.С. Ушакова порой похожи на огромные фаллосы. В ночи творится мистерия оплодотворения. У Перуна отличная эрекция. Земля обязательно понесёт.

• [1]  Повесть временных лет. СПб., 2007. С. 163.
• [2]  Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. Лексические и фразеологические вопросы реконструкции текстов. М., 1974. С. 136.
• [3]  Клейн Л.С. Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества. СПб., 2004. С. 395.
• [4]  Онежские былины, записанные А.Ф. Гильфердингом. М. – Л., 1951. Т. 3. С. 95.
• [5]  Иванов В.В., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. С. 166.
• [6]  Жития святых святителя Димитрия Ростовского. Октябрь. М., 1904. С.619.
• [7]  Клейн Л.С. Воскрешение Перуна. С. 54, 202, 246.
• [8]  Бернштам Т.А. «Слово» об оппозиции Перун – Велес – Волос в скотьих богах Руси // Полярность в культуре. СПб., 1996. С. 93-120.
• [9]  Топоров В.Н. Боги // Славянские древности. М., 1995. Т. 1. С. 210.
• [10]  Повесть временных лет. СПб., 2007. С. 419.