Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Тесные связи Заонежья с Петербургом в конце 19 – начале 20 века были обусловлены особенностями социально– экономического уклада этого региона Карелии. По данным дореволюционных источников 97–98 процентов от общего числа крестьянских семей испытывали недостаток хлеба [1] и были вынуждены в течение 2–3, а то и 6 месяцев в году покупать зерно. Это и было одной из главных причин развития в Заонежье отхожих промыслов. В конце 19 – начале 20 века более трети мужского взрослого населения уходило на заработки в Петрозаводск, Повенец, Поморье, Архангельскую область, но чаще всего в Петербург [2] .

Вот как писал об этом в 1871–1872 годах житель деревни Космозеро, известный сказитель И. Касьянов: «В кижской волости [3] … записанных поболее 4-х тысяч человек… и большею частью проживают в Петербурге по письменным плакатным паспортам, … за годовое время 1871 года выдано с билетами паспортов 1680 из неудобности земель, потому что грунт или лицо земли каменистое и в округе… озера и болота и каменные горы.

… Кижский народ уезжает в Петербург. В разных мастерских, большей частью столярных, часть и на судах до Кронштадта, половщики и плотники, портные и сапожники, часть есть торговцев» [4] .

Очень часто приобщение Заонежанина к ремеслу начиналось ещё в детском возрасте, когда родители отправляли его с чужим человеком «в мальчики» в Петербург. На первой неделе великого поста из Заонежья в Санкт-Петербург отправлялись обозы с подростками 12–14 лет. Перевозом и устройством детей в столице занимались специальные люди – «извозчики», как называет их в своей публикации 1908 года житель села Кузаранды Н. Матросов [5] . «Извощику» [6] не платили за дорогу, он получал деньги с того человека, которому он отдавал в обучение мальчика. «Понятно, что при таких условиях, – пишет Матросов – последний рыскает по столице и разыскивает место, где ему дадут побольше денег, не спрашивая, способен ли ребенок к данному ремеслу, хорошо ли ему будет жить и что выйдет в последствии» [7] .

Устроив в Петербурге мальчиков, и, выручив за них деньги, «извозчики» загружались товаром для мелких торговцев и отправлялись в обратный путь.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Наиболее распространенными ремеслами заонежан в Петербурге были столярное и паркетное [8] . Заработки столяров в столице были самыми высокими, достигая 560–100 рублей в год. Домой они ежегодно отсылали по 50–150 рублей [9] . Количество столяров из Толвуи в 1905 году – 248, из Великогубской волости – 379, из Шуньгской – 40 человек [10] .

Не случайно владелец лучшей в Олонецкой губернии столярной мастерской крестьянин И.Н.Гайдин (1833 г.р.) сорок лет проработал в Петербурге в столярной мастерской Егорова. Племянник, работавший вместе с ним, тоже тринадцать лет обучался в Петербурге. «Благодаря такой продолжительной практике в хороших мастерских из них вышли настоящие мастера» [11] .

Хороших мастеров из Заонежья в Петербурге работало немало. Один из них – толвуянин Петр Лазарев в 70-х годах 19 века даже служил в «Зимнем Его Величества дворце» [12] . Но большинство удовлетворялось службой в рядовых столярных мастерских, таких как мастерская Яречнева на Гороховой, 39, мастерская Мелехова на Гончарной, 17, мастерская В. Юкинова в гавани на Васильевском острове по Силинской улице, 16, гробовой магазин на Первой Николаевской, дом 17, гробовая мастерская по Екатерининскому каналу, 10 [13] .

Вторым по распространенности ремеслом было паркетное. Из Толвуйской волости паркетчиков в Петербурге работало 123 человека, из Великогубской – 69, из Шуньгской – 18.

Очень популярными были портновское, а также сапожное и башмачное ремесла. Из Толвуйской волости в Санкт-Петербурге портных работало 65 человек, из Великогубской – 112, из Шуньгской – 31 человек. Заонежских башмачников из Толвуйской волости в Петербурге работало 34 человека, из Великогубской – 72, из Шуньгской – 26. Соответственно сапожников – 39, 41 и 34 [14] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Из других ремесел, которыми занимались в Петербурге Заонежане следует назвать слесарей [15] , плотников [16] , печников [17] , медников [18] , кровельщиков [19] , модельщиков [20] , литейщиков [21] , водопроводчиков [22] , маляров [23] , басонщиков [24] , парикмахеров [25] , кондитеров [26] .

Самая значительная часть заонежан работала на различных петербургских и пригородных заводах: лесопильном заводе Карла Граппа [27] , лесопильном заводе Громова в Шлиссельбурге [28] , Александровском механическом заводе [29] , Охтенском пороховом [30] , Путиловском [31] , Кожевенном заводе А. Парамонова [32] , шлиссельбургской ситценабивной мануфактуре [33] , заводе Х. М. Рубинштейна [34] , заводе Кёнига на Самсоновской набережной [35] , шлиссельбургском пороховом заводе [36] , на фабрике Алексеева в Шлиссельбурге [37] .

Другая часть заонежан служила в государственных и частных ведомствах, а также в заведениях сферы обслуживания: в Экспедиции Заготовления Государственных бумаг [38] , газетной экспедиции санкт-петербургского почтамта [39] , Императорской военно–медиционской Академии [40] , на Николаевской железной дороге [41] , при санкт-петербургском жандармском полицейском управлении железной дороги [42] , в конторе Судоходства и Пароходства М. М. Сидорова на Галерной улице [43] , в парикмахерской Иванова в Столярном переулке [44] , в чайной Федора Маркова на Пряжке [45] и др. Среди них были вахтеры [46] , швейцары [47] , сторожа [48] , дворники [49] , половые [50] , матросы [51] , счетчики поездов [52] . Один из них, толвуянин Федор Иванов, служил вахтером во дворце Великого князя Владимира Александровича [53] .

Многие заонежане служили по торговой части в петербургских и пригородных магазинах. Это Апраксин двор (торговля братьев Голенищевых) [54] , обувной магазин на Андреевском рынке [55] , магазин кожевенной и шпилечной торговли В. И. Архипова на Петербургской стороне [56] , торговый дом Ф. Е. Метлона [57] , магазин Синебрюхова на Малой Мещанской [58] , магазин «Товарищество М. Емельянов и Головкин» на седьмой линии Васильевского острова [59] , «Торговля Александра Кузнецова» на Ситном рынке [60] , торговый дом «В. П. Липкин и наследники» в Мучном переулке [61] , магазин «Живорыбный садок Парамонова» на Тучковой набережной [62] , железно–москательная лавка купца Смоленкина в Шлиссельбурге [63] , булочная Гильса в Колпино [64] .

Многие петербургские магазина и торговые фирмы имели продолжительные деловые контакты с заонежскими заказчиками. Таким постоянным заказчиком, например, долгое время являлась Кижская церковь. В приходно–расходной книге Спасопреображенской церкви в Кижах за 1870–1874 годы мы находим записи о многочисленных торговых связях Кижского храма с петербургскими магазинами [65] . Круг церковных заказов ограничивался свечами, ладаном, церковным вином и деревянным маслом. Заказчиком выступал церковный староста Иван Нестеров Ошевнев. В качестве поставщиков числились: магазин братьев Елисеевых, «Рейнский погреб купца Селивестрова», «Восковая свечная торговля купца И. Полякова» на углу Большой Садовой и Чернышева переулка, «Свечная лавка купца А. Виноградова» в Апраксином переулке, «Торговля И. Попова», что напротив Гостинного двора, «Чайный и фруктовый магазин братьев Лапиных» у пяти углов, «Свечная лавка И. Мячихина» на Гороховой улице.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Столь тесные контакты Кижского старосты И. Н. Ошевнева с петербургскими купцами не были случайностью. Ведь именно в этот период, в начале 1876 года, его брат Степан Нестеров Ошевнев был перечислен в санкт-петербургское 2-гильдии купечество. Выписку об этом мы находим в «Ревизской сказке Петрозаводского уезда Кижской волости за 1858–1876 г.» [66] .

Переход заонежан из крестьянского сословия в купеческое, ремесленное или мещанское [67] с постоянным проживанием в Петербурге – явление довольно распространенное в конце 19 – начале 20 века. Свидетельства тому – архивные документы. Так, в 1894 году перешел в санкт-петербургское ремесленное сословие по башмачному ремеслу крестьянин д. Кривоноговской Толвуйской волости Трофим Ефимов Петушков вместе со своей женой Парасковьей Егоровой [68] . В 1895 году в это же сословие был перечислен крестьянин д. Кургеницы Павел Дехтерев вместе с женой и тремя дочерьми [69] .

Для перечисления в санкт-петербургское ремесленное сословие необходимо было выправить в волостном правлении увольнительное свидетельство, которое выдавалось при наличии приговора сельского схода о согласии увольнения данного крестьянина из среды сословия [70] .

Увольнительное свидетельство было необходимо крестьянам, проживавшим в Петербурге, и при других обстоятельствах, что следует из прошения крестьянина Кижской волости д. Дудниково Михаила Степановича Серова на имя земского начальника 3 участка Петрозаводского уезда от 1902 г.: «Покорнейше прошу Ваше Высокоблагородие сделать распоряжение в Великогубское волостное правление о высылке сыну моему Сергею Михееву Серову увольнительного свидетельства на право поступления в высшее учебное заведение для продолжения образования. Жительство имею в Санкт-Петербурге Спасской части первого участка, Невский проспект, 62» [71] .

В Петербурге многие заонежане крепко вставали на ноги, обзаводились собственными магазинами, мастерскими, частными заведениями.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Так крестьянин д. Леликово Великогубской волости Андрей Данилов Черепов имел в Петербурге свою парикмахерскую [72] . Крестьянин деревни Боярщина той же волости Александр Михайлов Стафеев – свою столярную мастерскую [73] . Крестьянин деревни Микковой Космозерского прихода Карп Матвеев Изотов – столярно–паркетную мастерскую [74] . Он являлся поставщиком двора его Императорского Величества. Сенногубский крестьянин Трепалин владел на выборгской стороне своими домами и мастерскими [75] . Крестьяне деревни Мунозеро Корасозерского прихода Сергей Лазаревич и Дмитрий Лазаревич Сергины владели в Петербурге магазинами по продаже посуды и кожевенных изделий [76] .

Топография проживания заонежан в Петербурге была весьма обширна: Казанская, Московская, Морская, Петербургская, Спасская, Выборгская, Василеостровская, Александро–Невская, Рождественская, Коломенская, Охтинская, Лесная, Нарвская, Полюстровская, Шлиссельбургская части [77] .

Многие из них приезжали в Петербург и получали вид на жительство вместе с семьями – женами и детьми [78] . Заонежане, приехавшие в столицу в малолетнем возрасте и выросшие здесь, часто находили в Петербурге свое семейное счастье. Избранницами их становились как уроженки родных мест, так и крестьянки, приехавшие в Петербург на заработки из других губерний (например, Архангельской, Новгородской и Витебской) [79] .

В связи с этим хотелось бы отметить, что отходничество в этот период времени получило развитие не только среди заонежан–мужчин, но и среди женщин. Причины, приводившие заонежанок в большой город, были весьма типичны: семейные раздоры, невозможность заниматься крестьянским трудом вследствие болезни, потеря кормильца, приезд в Петербург вместе с мужем–отходником. Для того, чтобы замужней женщине получить отдельный от мужа паспорт и уехать из деревни в Петербург, необходимо было представить в волостное правление разрешение от супруга. Но чаще всего таких проблем не возникало, так как жена уезжала в Петербург по одному паспорту с мужем.

В Петербурге женщины работали рабочими [80] , казенной и частной прислугой [81] , няньками [82] , кухарками [83] , портнихами [84] , сиделками [85] , сестрами милосердия [86] , прачками [87] , служащими [88] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Женщины–рабочие трудились на фабрике Х. Рубинштейна [89] , табачной фабрике Боронина [90] , на шлиссельбургской ситценабивной мануфактуре [91] , в Экспедиции Заготовления Государственных бумаг [92] , на лесопильных заводах Карла Граппа [93] , в табачном товариществе Кеф [94] , на стеклянном заводе [95] .

Работали сиделками в Николаевском военном госпитале [96] , в Александровской больнице [97] , городской больнице на Новознаменской улице [98] . В годы первой мировой войны служили сестрами милосердия в лазаретах Сосновских бараков Петрограда [99] , находившихся в ведении Конторы Всероссийского Союза городов.

Заонежанки служили в Ларинской гимназии [100] , в Смольном Александровском институте [101] , в Императорском санкт-петербургском воспитатальном доме, в кронштадском доме призрения малолетних детей [102] , находившемся под покровительством Государя цесаревича Николая Александровича и др.

Местом службы заонежанок были также различные торговые заведения и учреждения социальной сферы: лавка Захарова на Андреевском рынке Васильевского острова, торговля Лошкиной по Финляндскому проспекту, лавка № 55 на Ситном рынке Петербургской части, фруктовая лавка в доме Серовой в Ямбурге [103] , квасная лавка Федосеева на Лиговской улице, чайное заведение К. Евдокимова на Никольской набережной [104] , парикмахерская Федорова на Забалканском проспекте [105] , кухмистерская на Невском проспекте [106] .

Возраст заонежан, работавших в Петербурге колебался от 16 до 50 лет. После 50 лет паспорта для получения вида на жительство в Петербурге в основном оформляли женщины, имевшие определенный социальный статус: вдовы или старые девы [107] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Эпилог жизни одиноких пожилых заонежан в большом городе был весьма печален: последние годы своей жизни они, как правило, проводили в богадельне или ночлежном доме [108] . Многие заонежане, в том числе и молодые, заканчивали свой жизненный путь в петербургских больницах и барачных лазаретах [109] . Наиболее распространенными заболеваниями, приводившими к летальному исходу в молодом возрасте, была чахотка, что само по себе свидетельствует о неблагоприятных условиях проживания многих молодых заонежан в столице [110] . Больницами для несостоятельных людей в Петербурге числились Обуховская, Александровская, Рождественский барачный лазарет. Выйдя из больницы и не найдя работы, многие начинали нищенствовать, что приводило к выселению их на родину [111] .

Наказанием за нищенство и небольшие проступки было лишение вида на жительство в Петербурге сроком на 2–3 года [112] . В случае совершения заонежанином более тяжкого преступления, возвращение его на родину было связано с решением сельского схода о возможности вновь принять его в ряды сельского общества. В этом отношении показательно постановление толвуйского сельского схода от 29 мая 1883 года о принятии вновь в ряды общества крестьянина деревни Шитики Данилы Коробова, находившегося три года в арестантских ротах в Петербурге за нанесение тяжких телесных повреждений [113] . С 1870 по 1899 годы в архивных документах зафиксирован только один случай пребывания заонежанина в тюрьме [114] . С 1900 по 1916 годы таких случаев насчитывалось более десяти [115] . Чаще всего причиной заключения являлась кража [116] . Повышение уровня преступности среди заонежан в этот период несомненно объясняется усилением социально–экономической нестабильности русского общества в период между двух революций и началом первой мировой войны.

В заключение хотелось бы затронуть вопрос о том, какие формальности необходимо было выполнить заонежскому крестьянину в случае, если он имел намерение поехать на заработки в Петербург. Во-первых, ему необходимо было заплатить все казенные, мирские и земские подати за год [117] . Во-вторых, получить в волостном правлении плакатный паспорт, дававший ему право получение вида на жительство в Петербурге сроком от шести месяцев до одного года. Плакатный паспорт представлял собой бланк размером 23х20 см, на котором значились фамилия, имя, отчество крестьянина, его принадлежность тому или иному уезду, волости, обществу; возраст, срок действия паспорта; время и место его выдачи. Иногда отмечались личные приметы: рост, цвет глаз и т. д. [118] .

Главной заботой заонежанина в Петербурге было не просрочить с получением нового вида на жительство. Для этого он должен был своевременно обратиться в волостное правление для получения нового паспорта. Если же человек не успевал получить новый паспорт или забывал вовремя оформить его, то этапным порядком с открытым листом санкт-петербургского градоначальника он отправлялся на родину, в Заонежье [119] .

Из Петербурга крестьянина могли выслать и за наличие у него долгов по казенным, мирским или земским податям. Задержать получение нового вида на жительство могли и ближайшие родственники, проживавшие на родине и недовольные размером денежного пособия, высылаемого из Петербурга [120] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В этом отношении большой интерес представляет дело от 1902 года «По прошению крестьян Великогубской волости д. Жарниковой Макара и Александра Русиновых о невыдаче сыну их Федору паспорта» [121] . Из прошения выясняется, что Русиновы – люди престарелого возраста. Александре Русиновой «более 60 лет и к работе она не способна». Макара Русинова в 1901 году разбил паралич, поэтому поддерживать хозяйство он тоже не может. По словам родителей, сын им не помогает и живут они без куска хлеба, поэтому они хотели бы, чтобы он вернулся домой.

Сын, недовольный задержкой паспорта, пишет в волостное правление из Петербурга: «… Оброчные деньги я всегда высылаю в волостное правление исправно и не состою должен за землею, за которою я должен платить, так как я с десятилетнего возраста живу постоянно в Петербурге. Землею же пользуется и распоряжается мой отец Макар Андреев, которого я со своим семейством ничем не обременяю» [122] .

Очень показательным является постановление волостного правления: «Как установлено, на содержание просителей (то есть родителей Федора Русинова – Л.Т.) необходимо 6 рублей в месяц, каковая сумма для сына их Федора, зарабатывающего по своему ремеслу слесаря 600 рублей в год, не может быть обременительной, возвращение же Федора Русинова в родной дом, как непривычного к крестьянским работам, было бы в данном случае бесцельным и вместе с тем вредным для самого Русинова» [123] .

В целом, аспекты взаимоотношений крестьян и волостного правления были достаточно многообразны. Волостное правление выступало в роли посредника между крестьянином как частным лицом и различными санкт-петербургскими государственными ведомствами: городской управой, канцелярией градоначальника, паспортным отделением обер–полицмейстера, управлением сыскной полиции, адресной экспедицией, отдельными полицейскими участками.

Крестьяне обращались в волостное правление не только за получением паспорта, приписного воинского свидетельства [124] или свидетельства на увольнение из крестьянского общества [125] . Они обращались сюда за наведением справок о местонахождении в Петербурге давно не подававших о себе вестей родственников [126] , за получением справки о смерти кого-либо из близких, произошедшей в Петербурге [127] и т. д.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В случае смерти кого-либо из заонежан, оказавшегося несостоятельным в оплате своего лечения в больнице, волостное правление взыскивало деньги с родственников умершего или с крестьянского общества, к которому он принадлежал. Взысканные деньги высылались в санкт-петербургскую городскую Управу [128] .

Таким образом, контакты и связи Заонежья с Петербургом в конце 19 – начале 20 века были весьма разнообразными. Осуществлялись они на уровне отходничества крестьян (как мужчин, так и женщин) из Заонежья в Петербург, перехода заонежских крестьян в санкт-петербургское ремесленное или купеческое сословие и получения ими постоянного вида на жительство в столице, приобретения ими в собственность недвижимости (домов, частных торговых заведений или заведений сферы обслуживания), приобщения их к городскому образу жизни и т.д.

В то же время тесные родственные связи заонежан, проживавших в Петербурге, с родными, проживавшими в деревне, накладывали отпечаток на крестьянскую культуру Заонежья, которая быстро перенимала формы и вкусы модной городской культуры. Не случайно в 1909 году в Петербурге было учреждено общество, состоявшее из 80 членов, уроженцев Толвуи, задавшихся целью создать в родном селе мастерские по обучению детей различным ремеслам, которые смогли бы впоследствии быть полезными молодым людям в городе [129] .

Таким образом, тесные связи заонежан–петербуржцев и заонежан, проживавших на исторической родине, способствовали формированию удивительного феномена – крестьянской культуры Заонежья конца 19 – начала 20 веков.

• [1] Коржавин А. Леликово // Вестник Олонецкого губернского земства (далее – ВОГЗ). 1914. №7. С.14.
• [2] Коренной П. Сельское хозяйство в Заонежье // ВОГЗ. 1907. № 3. С.17.
• [3] По сведениям Касьянова Кижская волость в 1872 году состояла из четырех обществ: Кижского, Сенногубского, Великогубского, Яндомозерско–Космозерского.
• [4] Архив ИРГО, ф.25, оп.1, д.12, л.1.
• [5] Матросов Н. Село Кузаранда Петрозаводского уезда // ВОГЗ. 1908. №20. С.15.
• [6] Сохраняется орфография автора публикации.
• [7] Матросов Н. Указ. соч., с.15.
• [8] Кустарные промыслы и ремесленные заработки крестьян Олонецкой губернии. Пет­розаводск,1905. Ч.2. С.10.
• [9] Там же, с.77.
• [10] Все нижеприведенные статистические данные высчитаны автором на основании общих “таблиц по статистика–экономическим сведениям о кустарных промыслах и ремесленных заработках крестьянского населения Олонецкой губернии”, приведенных в статистическом издании: Кустарные промыслы и ремесленные заработки кре­стьян Олонецкой губернии. Петрозаводск, 1905. Данные отражают уровень отходни­чества из Толвуйской и Великогубской волостей Петрозаводского уезда. Для сравнения приводятся данные по Шуньгской волости Повенецкого уезда.
• [11] Кустарные промыслы…, с.6.
• [12] ЦГАРК, ф.123, оп.1, д.13/500, л.83.
• [13] Там же, д.41/1152, л.572; д.44/1182, л.232; д.46/1224, л.618,639; д.61/1392, л.112,118.
• [14] Кустарные промыслы и ремесленные заработки крестьян Олонецкой губернии. Петрозаводск, 1905. Ч.2.
• [15] ЦГАРК, ф.123, оп.1, д.55/1329, л.19; д.59/1364, л.123–124; д.63/1425, л.59–60.
• [16] Там же, д.41/1152, л.345,572; д.18/650, л.93; д.9/383, л.2.
• [17] Там же, д.44/182, л.339.
• [18] Там же, д.41/1152, л.67–68.
• [19] Там же, д.41/1152, л.157.
• [20] Там же, д.59/1364, л.136.
• [21] Там же, д.59/1364, л.84; д.68/1522, л.17; д.55/1329, л.67.
• [22] Там же, д.63/1425, л.120.
• [23] Там же, д.59/1364, л.108; д.44/1182, л.259; д.46/1224, л.170.
• [24] Там же, д.26/844, л.72.
• [25] Там же, д.41/1152, л.84.
• [26] Там же, д.55/1329, л.115.
• [27] Там же, д.41/1152, л.28,105,116; д.46/1224, л.426,656.
• [28] Там же, д.41/1152, л.79; д.46/1224, л.316–317.
• [29] Там же, д.55/1329, л.120.
• [30] Там же, д.59/1364, л.67–68.
• [31] Там же, д.41/1152, л.642; д.55/1329, л.119.
• [32] Там же, д.68/1152.
• [33] Там же, д.59/1364, л.4; д.44/1182, л.42; д.46/1224, л.158.
• [34] Там же, д.44/118, л.198.
• [35] Там же, д.41/1152, л.384.
• [36] Там же, д.53/310, л.40; д.63/1425, л.16–18; д.67/1501, л.62; д.68/1522.
• [37] Там же, д.59/1364, л.122.
• [38] Там же, д.63/1425, л.59–60; д.55/1329, л.47–48; д.67/1501, л.44.
• [39] Там же, д.32/967, л.31.
• [40] Там же, д.53/1310, л.3.
• [41] Там же, д.41/1152, л.310.
• [42] Там же, д.55/1329, л.65.
• [43] Там же, д.61/1392, л.120–121.
• [44] Там же, д.41/1152, л.84.
• [45] Там же, д.46/1224, л.680–681.
• [46] Там же, д.46/1224, л.413.
• [47] Там же, д.59/1364, л.6.
• [48] Там же, д.44/1182, л.413.
• [49] Там же, д.59/1364, л.60.
• [50] Там же, д.46/1224, л.680.
• [51] Там же, д.61/1392, л.120.
• [52] Там же, д.46/1224, л.40.
• [53] Там же, л.413.
• [54] Там же, д.46/1224, л.18.
• [55] Там же, д.59/1364 л.28–31.
• [56] Там же, д.59/1364, л.48–49.
• [57] Там же, д.44/1152, л.594.
• [58] Там же, д.44/1152, л.216.
• [59] Там же, д.59/1364, л.28,31.
• [60] Там же, д.41/1152, л.136.
• [61] Там же, д.63/1425, л.25.
• [62] Там же, д.41/1152, л.623; д.46/1224, л.223.
• [63] Там же, д.41/1152, л.149.
• [64] Там же, д.46/1224, л.610.
• [65] ЦГАРК, ф.25, оп.20, д.66/746, л.46.
• [66] ЦГАРК, ф.4, оп.18, д.77/761, л.40.
• [67] В мещанское сословие чаще всего перечислялись внебрачные крестьянские дети. (ЦГАРК, ф.123, оп.1, д.61/1387, л.5; д.67/1499, л.44).
• [68] ЦГАРК, ф.123, оп.1, д.36/1047, л.2.
• [69] ЦГАРК, ф.55, оп.2, д.4/173, л.2.
• [70] Там же, д.18/965, л.4.
• [71] Там же, л.1.
• [72] Там же, д.21/1112, л.2.
• [73] Там же, д.14/738, л.3.
• [74] Коренной М. Очерки из истории развития грамотности и школьного обучения детей в Космозерском сельском обществе Петрозаводского уезда // ВОГЗ. 1915. № 17. С.15.
• [75] Архив КНЦ. ф.4, оп.1, д.75, л.51.
• [76] Свидетельство информатора Мешковой Е.Н. (См.: Трифонова Л.В. Семья Сергиных / Архив музея «Кижи»).
• [77] ЦГАРК, ф.25, оп.1, дд.28/881, 38/1099, 41/1152, 44/1182, 46/1224, 55/1329.
• [78] Там же, ф.123, оп.1, д.18/650, л.42; д.55/1329, л.73; д.59/1364, л.6.
• [79] Там же, д.55/1329, лл.7,47,90.
• [80] Там же, д.44/1182, л.19,79,199,341; д.46/1224, л.105–106,107,216,421; д.55/1329, л.6,103.
• [81] Там же, д.44/1182, л.92; д.46/1224, л.3–4, 136,165,269,312; д.55/1329, л.2,46,51,63,75; д.59/1364, л.2,72,81.
• [82] Там же, д.55/1329, л.23,24; д.61/1392, л.20.
• [83] Там же, д.55/1329, л.8; д.55/1364, л.1; д.63/1425, л.171.
• [84] Там же, д.44/1182, л.184; д.55/1329, л.92; д.63/1425, л.50; д.67/1501, л.16.
• [85] Там же, д.44/1182, л.22; д.46/1224, л.66; д.53/1310, л.36; д.55/1329, л.83–84; д.61/1392, л.158.
• [86] Там же, д.68/1522.
• [87] Там же, д.59/1364, л.181; д.61/1392, л.141.
• [88] Там же, д.46/1224, л.43,200,349; д.55/1364, л.62–63; д.63/1425, л.78; д.68/1522.
• [89] Там же, д.44/1182, л.79.
• [90] Там же, д.61/1392, л.40.
• [91] Там же, д.46/1224, л.158.
• [92] Там же, д.44/1182, л.19; д.63/1425, л.152.
• [93] Там же, д.46/1224, л.216,421.
• [94] Там же, д.44/1182, л.341.
• [95] Там же, д.41/1152, л.34.
• [96] Там же, д.44/1182, л.22.
• [97] Там же, д.55/1329, л.83–84.
• [98] Там же, д.63/1425, л.82.
• [99] Там же, д.68/1522.
• [100] Там же, д.53/1310, л.36.
• [101] Там же, д.55/1329, л.32–34.
• [102] Там же, д.41/1152, л.102,298.
• [103] Там же, д.46/1224, л.43,200,327,349.
• [104] Там же, д.41/1152, л.621,632.
• [105] Там же, д.46/1224, л.402.
• [106] Там же, д.41/1152, л.255.
• [107] Там же, д.18/65, л.58,72,112.
• [108] Там же, д.26/844, л.3,42; д.41/1152, л.551,552,557; д.59/1364, л.128–130.
• [109] Там же, д.26/844, л.2,64,72; д.28/881, л.1; д.55/1329, л.6,10,90; д.50/1284, л.7; д.59/1364, л.69; д.31/954, л.9; д.46/1231, л.17,21.
• [110] Там же, д.26/844, л.64–65,67–68; д.41/1152, л.455.
• [111] Там же, д.13/507, л.3; д.8/335, л.1; д.8/336,л.1; д.9/384,л.1; д.5/215,л.4; д.11/465, л.9.
• [112] Там же, д.13/507, л.2.
• [113] Там же, д.24/814, л.9.
• [114] Там же, д.41/1152, л.394.
• [115] Там же, д.41/1152, л.394; д.53/1310, л.21; д.44/1182, л.13,40,47; д.53/1310, л.36,39; д.55/1329, л.101; д.59/1364, л.137,161–162; д.13/507, л.4,12; д.24/814, л.9.
• [116] Там же, д.13/507, л.4,12.
• [117] Там же, д.36/1047, л.8.
• [118] Там же, д.41/1152, л.107, 182, 350, 361, 397 и др.
• [119] ЦГАРК, ф.55, оп.1, д.11/606, л.2.
• [120] Там же, оп.2, д.26/844, л.5,52,59; д.21/1112; д.23/1208; д.17/910; ф.123, оп.1, д.32/967, л.4; д.41/1152, л.315; 4/172, л.2–5.
• [121] Там же, ф.55, оп.2, д.17/934, л.1.
• [122] Там же, д.18/959, л.1.
• [123] Там же, л.6.
• [124] ЦГАРК, ф.123, оп.1, д.53/1310, л.34.
• [125] Там же, ф.55, оп.2, д.18/965, л.1.
• [126] Там же, д.10/537, л.2; д.46/1231, л.10.
• [127] Там же, ф.123, оп.1, д.32/967, л.24.
• [128] Там же, д.31/954, л.6–7,48; д.46/1231, л. 1, 8, 9, 11, 12.
• [129] ВОГЗ. 1909. №6. С.15–16.