Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Автор данной статьи - Дмитрий Степанович Богданов (1902 – 1996 гг.), уроженец заонежской деревни Кургеницы (Лахта). В 1920 – 1924 годах служил в Красной Армии и на флоте. После окончания Петрозаводской Совпартшколы работал зав. избой-читальней в Сенной Губе, секретарем волисполкома комсомола, директором Оленеостровских известковых разработок (1931 г.), зав. парткабинетом в Соловецкой школе юнг и т.д. Автор книги воспоминаний «Так вспомним, товарищ!» (Петрозаводск, 1986). Рукопись воспоминаний Д.С.Богданова «Лазурное Заонежье» была передана в архив музея «Кижи» его племянницей Т.Л. Козловой (1920 г.р.) через сотрудника музея «Кижи» Р.Б. Калашникову. В настоящей статье публикуются фрагменты воспоминаний, связанные с Оленьими островами, в частности, с производившейся там добычей известняка и барита. В работе содержатся ранее неизвестные исторические и этнографические данные, которые характеризуют эти хозяйственные занятия, являлявшиеся традиционными для крестьян местных деревень. Данная публикация продолжает тему статьи Б.А.Гущина «Из истории Оленеостровских известковых разработок», которая также публикуется в данном сборнике. (Б.А.Гущин).

Добыча и обжиг известкового камня на Южном Оленьем острове

В связи со строительством кирпичных домов в Петрозаводске нужен был вяжущий материал и его необходимо было изыскать на месте (поскольку железной дороги не было, чтобы привезти цемент издалека). Таким материалом стала известь, в основном, Оленеостровская (наилучшая по вязкости), а также Виданская и Кузарандская. Известь нужна была и Александровскому заводу, который закупал необожженный белый известняк у самой большой Кургеницкой артели, а обжиг производил в печах около завода. Кроме этого известью стали белить русские печки в Заонежье (не менее четырех раз в год). По этой же причине большой спрос на белую известь был в Петрозаводске, где в 1866 году было 861 деревянных домов, из них 804 – частных (данные цифры приводились в докладе секретаря комитета общей палаты 21 апреля 1866 года). Известь нужна была и кожевенным заводам, при выделке овчины.

Добыча, обжиг и доставка в Петрозаводск производилась крестьянами деревень Кургеницы и Лахта Кижского прихода. Оленеостровская известь при пробе поднимала до двенадцати кирпичей, в то время как Кузарандская и Виданская – до восьми кирпичей. Русские печи белили только Оленеостровской известью.

Известковый камень по цвету был белый и серый. Белый камень после обжига шел, в основном, на побелку русских печей и частично на кладку фундаментов, а серый только на фундаменты. Добыча известкового камня, в основном, производилась на Южном Оленьем острове, напротив маленького полуострова на Клименецком острове, который называли Перевоз. Эти окрестности еще в начале XIX века получили название Могильники. Для добычи известняка, обжига и перевозки в Петрозаводск, крестьяне организовывали артели от двух до шести домохозяйств. В конце XIX века сложилось несколько артелей, которые, в основном, работали до 1926 года. Самая большая артель была из шести домохозяйств деревни Кургеницы. Эта артель имела три больших пятипарусных соймы, грузоподъемностью по четыреста пудов каждая. Кроме того, три артели были по два домохозяйства и два домохозяйства – одиночки.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Прежде всего надо было найти известковый камень. Для этого рыли маленькие ямы и если попадали на известняк, то очищали площадку от земли и приступали к его ломке. Известняк, который можно было взять при помощи лома собирали, а который нельзя – взрывали, используя для этого охотничий порох (его закладывали в специально пробуренные скважины). Добытый известняк перевозили на берег, где складывали в печи для обжига. Печи были по шесть устьев (топок) или по три устья. Такие печи стоят на Южном Оленьем острове и поныне. Это была страшно тяжелая работа, так как всякая механизация отсутствовала. Когда известняк был сложен в печи, то приступали к обжигу. Первое время для этого использовали дрова, заготовленные в урочище Зубриха, которые через пролив сплавляли на остров, а в конце XIX века на дрова стали покупать старые дома, которые привозили на остров на соймах. Мне лично в детстве два раза пришлось участвовать в разборе старых домов, затем на сойме плыть на Оленьи острова. При разборе старого дома в деревне Сибово Великогубского сельсовета со мной произошел чуть ли не трагический случай. Разбирая крышу дома, я топором захватился за курицу (так называли тогда скрепляющий крышу брус). Курица выскочила из гнезда и вместе с крышей полетела на землю, а вместе с ней полетел и я. После отец рассказал, что он поднял меня и перенес в дом, уложил меня на лавку, и я спал до конца дня.

Обжиг известняка продолжался беспрерывно трое суток. Затем в течение трех суток печи охлаждались и тогда приступали к погрузке извести в сойму. Это была тяжелая и вредная работа, которая продолжалась десять – двенадцать часов без перерыва. При разборе печи необожженный известняк выбрасывали в сторону, а известь лопатой насыпали в тачки, которые мужчины катили по пристани в сойму. Грузчики закрывали платками нос и рот, но, несмотря на это, уже в первые часы погрузки у них сочилась кровь изо рта и носа. К концу рабочего дня все грузчики харкали кровью. Когда сойма была нагружена, и если был попутный ветер, поднимали парус и направлялись в Петрозаводск. Иногда соймы шли восточным берегом Клименецкого острова до его конца, а затем выходили на просторы Онежского озера, а иногда шли на север к Уемским островам, а потом пароходным фарватером. В Петрозаводске соймы и лодки приставали у пассажирской пристани. Продолжительность пути была разная, в зависимости от ветра, осенью бывали случаи, когда при сильном северном ветре соймы приходили в Петрозаводск на десятые – двенадцатые сутки.

Самая страшная работа была выгружать известь из соймы. В это время она начинала частично гаситься. Погрузкой извести занимались безработные (почему-то их называли «посадские») не имеющие ни семьи, ни крова. Мне приходилось видеть много раз, как после работы пьяные они валялись на пристани у гавани, где пили, ели и спали. Их страшно тяжелый труд высоко оплачивался. Разгрузка проходила следующим образом. Два человека в трюме лопатами нагружали бадью и два человека поднимали ее на палубу. Через каждые два часа менялись — с палубы шли в трюм, а с трюма на палубу. Поднятую известь грузили на телеги, а затем лошадьми отвозили на строительство. Выгруженные соймы возвращались в Заонежье, как правило, порожняком.

Вспоминаю, как в 1910 году летом отец решил всех нас четверых взять с собой в Петрозаводск. Сколько у нас было радости, что увидим Петрозаводск и плыть будем под парусами на сойме по Онежскому озеру. Отец управлял соймой один, иногда он разрешал мне взяться за румпель и управлять судном. Мы плыли кругом восточного берега Клименецкого острова. Ветерок был небольшой, а когда оказались на середине озера, он вообще стих и сойма остановилась. Только через три часа вновь подул ветер и мы поплыли дальше. Добрались до Петрозаводска на другой день рано утром. После завтрака мы приступили к обозрению гавани, пристани, ларьков, все это мы видели в первый раз, все было интересно. В гавани шла оживленная торговля. На лодках ялгубцы – рыбаки торговали свежей рыбой, женщины продавали молоко, масло, простоквашу, картошку, овощи и т. д. В ларьках торговали мясом и рыбой. Помню, как после продажи извести на побелку печек отец купил большого сига и сварил уху, а на второе приготовил пшенную кашу. В то время у сплавщиков леса пшенная каша была любимым кушаньем, без пшенной каши они не садились за стол. А на третье отец всем нам дал по апельсину. Мы кушали апельсины первый раз. Когда мы вернулись домой, то я рассказал своим товарищам все, что мы видели.

Следует сказать, что перевозка извести была не безопасна, так как если на известь попадала вода, то она начинала гаситься и доходила до кипения. Это могло случиться в двух случаях: при течи соймы и при сильном ветре, когда порой волна рассыпалась на палубе. Старожилы рассказывали про один такой случай, когда сойма, нагруженная известью, дала течь. Известь стала гаситься и сойму пришлось бросить. Ее подогнали к берегу Ярнаволока (последнего наволока при выходе из Уемской губы в Онежское озеро) и воткнули в берег. Известь погасилась, а сойма так и осталась в этом месте. Ее днище еще в начале ХХ века можно было там видеть.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Вспоминая прошлое о Южном Оленьем острове, хочется описать два случая, которые дорого обошлись смельчакам. В то время бытовало мнение, что бедняки и батраки – лентяи и трусы. Часто зажиточная часть молодежи, чувствуя себя хозяевами в деревне, развлекалась издеваясь над бедняками. Однажды группа парней деревни Кургеницы пристала к бедняку Горину М. С., обвиняя его в трусости. Горину предложили белую известь положить в бутылку, а затем залить водой и закрыть пробкой, чтобы тем самым доказать свою смелость. Горин М. С., зная, что это опасно, так и сделал, известь закипела, бутылка разорвалась, а раствор попал в глаз. Горин остался слепой на один глаз, а эти озорники прозвали его «Матюшка кривой». Эта кличка закрепилась за ним до смерти. Во время добычи красного шпата Горин М. С. долго работал десятником.

Второй случай произошел с батраком Иваном Фадеевичем, который потерял пятьдесят процентов зрения. Таких примеров в то время было немало.

Следует еще сказать, что на Южный Олений остров весною крестьяне деревень Кургеницы и Лахта привозили телят на пастбище, где они гуляли до осени. Изредка хозяева приезжали навестить свой скот, а осенью вывозили домой. И не было ни одного случая, чтобы потерялся хотя бы один теленок. А рядом с островом часто проходили соймы, лодки в Шалу, Типиницы, Кузаранду, Толвую. На Олений остров пригоняли на пастбище и лошадей, свободных от работ на полях.

Оленеостровский могильник.

Первые сведения о наличии захоронений на Южном Оленьем острове относятся к началу XIX века. Многие годы это было загадкой, и никто не мог ответить, что это за захоронения. И только в тридцатых годах ХХ века эту загадку разгадали ученые и рассказали об этих захоронениях, которые относятся к незапамятным временам.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В 1931 году я работал директором Оленеостровских известковых разработок, а брат мой Александр был председателем рабочкома. Надо упомянуть, что мой брат учился на рабфаке в Ленинграде, но не окончил по семейным обстоятельствам. Александр отвез взятые в «могильниках» кости и утварь в горный институт, откуда их передали археологам. Через некоторое время мы на семейном совете решили снова отправить такую же посылку в Петрозаводский краеведческий музей. Это же позже сделал технорук Броткин Михаил Петрович. И вот летом 1931 года на Олений остров приехала группа археологов во главе с одним ученым. Надо сказать, что их приезд принес нам с братом много хлопот. Понимая всю важность предстоящей работы группы, надо было создать благоприятные условия для их работы и отдыха. Работа продолжалась более двух месяцев. В первой беседе после осмотра «могильников» ученый сказал, что «предстоит большая и ответственная работа теперь, а еще большая работа в Ленинграде по обработке материалов, а поэтому я хочу сочетать свою работу с отдыхом». В беседе выяснилось, что он привез с собой много разных снастей для ловли рыбы, охотничье ружье, охотничью собаку, хочет поохотиться и половить рыбу. Мы дали в его распоряжение лодку, и он ежедневно после того, как давал задание группе на месте в «могильниках», с одним рабочим занимался рыбной ловлей и охотой. Мы с братом интересовались работой группы и ежедневно бывали на «могильниках». Надо отметить, что группа под руководством ученого, несмотря на тяжелую и ответственную работу, работала слаженно и дружно. В меню у археологов почти ежедневно была рыба, а иногда и дичь. Отведал ученый и оленеостровскую сочную душистую землянику, которая росла по обочинам вырытых ям. Осенью отведали археологи и белые грибы, белые грузди, волнушки, которые росли тогда на острове.

После окончания работы часть костей и утварь, найденные в «могильниках», были упакованы в ящики и подготовлены для отправки в Ленинград. В день отъезда археологи во главе с ученым пришли ко мне в контору. Мы сердечно побеседовали, ученый поблагодарил меня и брата за созданные хорошие условия для работы. После этого мы погрузили ящики в моторную лодку (кстати, в то время она была единственной в Заонежье) и отправились на Погост, на пристань. Через четыре часа пришел пароход. При погрузке нас ожидала небольшая неприятность: куда-то исчезла собака ученого. Вот уже все ящики на палубе, археологи разместились на пароходе, а ученый все бегает по берегу и ищет собаку. Так пароход и ушел без собаки. Правда, почти сразу мы ее нашли и даже успели доставить на моторной лодке на пристань в Сенную Губу, где пароход делал следующую остановку. Там ее и передали ученому, который поблагодарил нас и долго махал шляпой.

Ученый оставил нам адрес и приглашал заходить в институт, но встреча после не состоялась. Адрес во время войны я потерял, а фамилии его не запомнил, после много раз сожалел.

Добыча шпата (барита) на Южном Оленьем острове.

Барит (иначе — тяжелый шпат) используется для производства нетемнеющей белой краски, а также как добавка к другим краскам. Он применяется в кондитерском производстве и т. д. Надо отметить, что мне не известно о залежах шпата в других местах, хотя я интересовался этим вопросом.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Добыча барита немецким акционерным обществом была начата в 1907 – 1908 годах и с перерывом продолжалась до 1924 года. В этом же году добыча барита была прекращена и после не возобновлялась.

Южный Олений остров входил в земельный надел крестьян деревень Кургеницы и Лахта Кижского прихода. За эксплуатацию природных богатств акционерное общество уплачивало налоги за крестьян этих деревень. Барит красной краски добывали около «могильников», углубляясь под землю в пещерах, а белый и розовый добывали открытым способом в карьере на восточном берегу южной половины острова. Эти места и сейчас легко можно найти.

Прежде всего, хочу рассказать, как производилась добыча красного барита. Подземные баритовые пещеры — это целая сеть запутанных коридоров в теле острова. В пещерах, как правило, приходилось работать на коленях, выбирая барит из глины или вырывая его из доломита. Здесь отсутствовала даже простая механизация. Только в большой пещере был ворот, при помощи которого поднимали наверх барит и доломит. В пещерах бурения камня не производили, орудиями производства были зубило, кирка, молоток, лом, лопата. В пещерах работали с коптилками, их называли «плошками». Это была маленькая жестяная баночка вместимостью четыреста граммов керосина с фитилем, без стекла, так как стекла часто разбивались. Мне в возрасте десяти лет пришлось работать в трех пещерах в течение нескольких лет. Обязанности мои сводились к тому, чтобы выбрасывать шпат от рабочих, заправлять и следить за коптилками, подливать керосин, а также наблюдать за появлением десятника в пещере. При появлении десятника я должен был сигнализировать рабочим условным знаком – ударом зубила в лопату три раза. По этому сигналу рабочие дружно принимались за работу. Десятником здесь был Горин М. С., которого я уже упоминал. Надо сказать, что он по натуре был спокойный и добрый, и всегда где была необходимость, защищал интересы рабочих. Здесь работало около восьмидесяти человек. Рабочий день, пока работало акционерное общество, был десять часов, да на дорогу в два конца до деревни уходило три часа. Приходили домой рабочие страшно усталые, а мы подростки тем более. Обед рабочих и подростков состоял из бутылки молока и краюхи хлеба, о столовой мы не могли и мечтать. Чаще всего мы закусывали на месте работы, в пещерах. И так одиннадцать часов под землей с коптилкой. Вечером мы поднимались с пещеры черные от копоти как негры.

Добытый в пещерах красный шпат поднимали наверх, затем лошади на дровнях доставляли его на пристань для упаковки в ящики и погрузки на баржи. Буксиры доставляли груженые шпатом баржи в Петербург.

Добыча белого и розового шпата производилась в карьере на берегу Онежского озера, на восточном берегу южной половины острова. Была очищена от земли большая площадка, на которой устроили карьер. Здесь применялась несложная механизация. Для поднятия шпата и доломита из карьера был сделан ворот, который вертели две лошади, а с карьера наверх была проложена узкоколейка. Лошади вертели ворот и нагруженная вагонетка поднималась. Поднятый доломит откатывали на берег, а шпат направляли на «мойку», так называли место, где происходило его мытье. Там был сделан навес (крыша), где в основном работали женщины и подростки, которые очищали шпат от доломита и мыли. Затем вымытый и очищенный шпат катили в вагонетках по узкоколейке на противоположный берег на пристань, где упаковывали в ящики для отправки в Петербург.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

С углублением карьера с озерной стороны из щелей доломита текла вода — чем больше углублялись, тем больше течь увеличивалась. Для откачки воды был поставлен насос, но несмотря на это работать приходилось в воде. В то время резиновых сапог не было, а рабочие носили русские кожаные сапоги. Особенно тяжело было работать осенью, зимой и весной, порой даже замерзала одежда, никакой охраны труда не было. Часто рабочие получали увечья и на всю жизнь оставались инвалидами, а пенсии не получали. Были и смертные случаи. Большинство работ оплачивалось поденно. А поэтому десятники все время следили за рабочими. Для рабочих, работающих на добыче шпата, было сделано два барака с нарами в два яруса, на одной стороне спали женщины, а на другой мужчины, на середине барака стоял большой стол. Рабочие на улице сами готовили себе завтрак, ужин, на улице грели кипятильник, постельных принадлежностей, как правило, не было.

На баритовых разработках вся власть была в руках управляющего и стражника. Царил полный произвол. Долгое время управляющим был некий Тимофеев Аким Иванович. По натуре был самодур и любитель острых ощущений. Отличался грубостью в обращении с рабочими, давал им язвительные клички. В 1924 году мне пришлось быть секретарем ячейки. Повенецкий уком партии просил кижскую партийную ячейку: «Информируйте о царящих ненормальностях на Оленеостровских разработках». В Карельском областном партархиве имеется протокол заседания кижской волостной ячейки РКП (б) от 7.09.1924 года, где рассматривалось заявление гражданина Ольхина Н. П. В заявлении было написано: «На Оленеостровских разработках зарплата задерживается. Зав. разработками Тимофеев А. И. в обращении с рабочими допускает матерщину и все выходки прежнего деспотизма буржуазной администрации. Кроме этого извращает учение В. И. Ленина о восьмичасовом рабочем дне». В своем постановлении собрание партийной ячейки записало: «Выслать представителя на Олений остров и довести до сведения Повенецкий уком партии».

За все время работы по добыче шпата только один раз приезжал из Германии представитель акционерного общества, да и после его отъезда все порядки остались прежние. Расчеты акционерного общества были простые, если предприятие дает прибыль, то его работа продолжается, а если не дает прибыли, тогда работу прекращают. А сколько попадает в карман управляющего, это их особо не беспокоило. Тимофеев это прекрасно знал и использовал. Он начал с того, что построил себе комфортабельный дом с верандой, а сбоку прикрепил маленькую будочку с маленьким окошечком, где каждую субботу выдавалась зарплата. Построил на берегу пристань и приобрел яхту для прогулок детей. Для обслуживания его семьи имел работницу и рабочего, которые получали зарплату по табелю. Имел двух рыбаков, которые выловленную рыбу доставляли на его кухню, а зарплату получали тоже по табелю. Кроме этого мы, подростки, ежегодно собирали летом землянику, затем чернику, бруснику, белые грибы, грузди, волнушки и доставляли на его кухню, а наши рабочие дни десятник записывал в табель, и мы получали по пятнадцать копеек в день. Сбор мальчишек, желающих работать, Акимфа Иванович возлагал на меня, а желающих было всегда достаточно. Одно время мне приходилось носить кофе в карьер, где угощался Тимофеев. После окончания работы акционерного общества молодежь деревень Кургеницы и Лахта вывезла этот дом в Кургеницы и построила клуб. В первый же день открытия клуба ночью он сгорел. Были все основания считать, что это дело рук бывших ярых белогвардейцев, но виновные не были наказаны.

Как Тимофеев проводил выходные дни? Каждую субботу на полуостров Перевоз пригоняли лошадь с седлом. На этой лошади Тимофеев ехал в Кургеницы, и на этой же лошади утром в понедельник возвращался обратно. В Кургеницах останавливался у торговца Филина А. М. Здесь ему предоставляли отдельную комнату, принимали как желанного гостя, угощали, топили баню, ухаживала за ним молодая красивая вдова. За гостеприимный прием Акинфа рассчитывался щедро серебряными рублями. В деревню он приезжал поразвлечься, а развлекался он по-разному. Об этом я в своей книжечке «Так вспомним, товарищ!» * уже писал.

С Тимофеевым мне пришлось встретиться последний раз в 1931 году, когда я работал директором Оленеостровских известковых разработок. Он приехал из Ленинграда как член группы по определению залежей барита. При встрече со мой и рабочими он вел себя так, будто впервые оказался на Оленьем острове. Будучи опознан кадровыми рабочими, над которыми он раньше издевался, он почувствовал себя плохо, предчувствуя, что рабочие ему отомстят. На второй день, гримасничая, заявил, что он очень болен и ему нужна срочная операция, и уехал в Ленинград. После мне стало известно, что несколько рабочих, в прошлом обиженных, действительно решили отомстить. Было решено во время осмотра карьера, который был переполнен водой, толкнуть Тимофеева в карьер, но это не осуществилось по причине, что он об этом узнал.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

На Южном Оленьем острове было три стана, в которых обедали, а также почивали рабочие, добывающие известняк. Кроме этих станов был еще один принадлежащий Мотову Иллариону, который все лето жил на Оленьем острове. После окончания добычи шпата остались хозяйственные постройки: мойка, пристань, два барака и т. д. А после добычи и обжига известняка осталось много хозяйственных построек: столовая, пристань, три больших двухэтажных дома.

А что же мне пришлось увидеть в 1975 году? Я осмотрел пещеры, в которых мне приходилось работать, осмотрел сложенные печи известняка. Все это сохранилось. Построек уже не было, на тех местах валялись недогоревшие бревна и угли. К великому сожалению, все это сгорело. После мне рассказали жители близлежащих деревень, что сожгли их рыбаки и охотники-браконьеры в течение нескольких лет после войны. Даже деревянный мост, соединяющий Олений остров с Клименецким, был сожжен.

Северный Олений остров.

Северный Олений остров раньше местные жители называли «Губины Оленьи». Из поколения в поколение передавали, что в конце XVIII века здесь поселился крестьянин из деревни Жарниково Кижского погоста по фамилии Губин. У него был единственный сын, который осенью по молодому льду возвращался из деревни Кургеницы во время сильной пурги, попал в полынью и утонул. А старик и старушка умерли, и так окончился род Губина. Это мне поведала тетя Акулина в детские годы, она же показала мне место, где был дом Губина. Он находился на середине острова, недалеко от скалы, где раньше обжигали известняк. На этом острове были покосы, но они принадлежали не крестьянам близлежащих деревень, а крестьянам деревни Жарниково, которая находилась в десяти верстах от Северного Оленьего острова. А Губин был выходцем из деревни Жарниково, поэтому есть основания считать верными сведения о жизни Губина на острове.

На Северном Оленьем острове тоже был обнаружен известняк. На западной стороне острова, недалеко от скалы, на берегу были сложены и обожжены печи из известняка, но известь, по всей вероятности, оказалась менее вязкой и поэтому добыча известняка не была продолжена.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

После постройки Мурманской железной дороги в Карелию стали завозить цемент, который постепенно стал вытеснять известь, а после Великой Отечественной войны добыча и обжиг известняка на Оленьих островах были прекращены.