Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Значение семьи в передаче всего комплекса культурной традиции неоспоримо. Большинство исследователей фольклора в последнее время сходятся во мнениях о ведущей роли семьи в процессе сохранения эпоса и обучения сказителей искусству эпического слова: «…Чтобы пополнить свой репертуар новой былиной, начинающему певцу необходимо много раз прослушать ее в той же редакции. В районах с земледельческим уклоном (Прионежье, Кенозеро, Моша и др.) самые благоприятные условия для этого – в семье, в родном селении, где люди постоянно общаются друг и другом и где варианты разных сказителей обычно близки по композиции и стилю. Этим и объясняется, что в Онего-Каргопольском крае семейные традиции играли очень важную роль, а своеобразные версии и редакции былинных сюжетов, входившие в репертуары А.Чукова, Т.Рябинина, Н.Прохорова и других выдающихся сказителей, не получили широкого географического распространения». [1] О восприятии былинной традиции в первую очередь в семье говорил еще Б.Соколов. [2] Это же подчеркивал Б.Н.Путилов: «…Во многих этнических культурах (если не в большинстве) значительную роль в формировании сказителей играла семейная традиция. Передача сказительского искусства от старших к младшим, от отцов к сыновьям, от дедов к внукам, от дядей к племянникам, от матерей к дочерям и т.д. была одной из распространенных форм сохранения, продолжения и…развития». [3]

Однако крестьянская семья — это сложный хозяйственный механизм, основная задача

которого сохранить имущественное благосостояние – залог процветания потомков. Этому подчинены все нравственные и социальные установки семейной общины. Изучение специфики хозяйственного и бытового уклада семей, связанных со сказительской традицией, возможно, позволит ответить на вопрос: зависит ли сохранность эпоса от хозяйственных занятий, внутрисемейного уклада, межсемейных связей, включая брачные контакты, вероисповедания крестьян. О важности рассмотрения этих проблем, при изучении системы передачи культурной традиции, сегодня чаще всего говорят этнографы. [4] О значении изучения этноносоциального аспекта данного предмета для говорил Б.Н.Путилов: «…Можно без преувеличения сказать, что традиционный быт… – является одним из главных, устойчивых условий…функционирования фольклора… Изменения в быту неизбежно отзываются не только в функционировании фольклора, но и в его структуре; сдвиги и качественные преобразования в сфере народного быта самым существенным образом воздействуют на состояние фольклора, на характер историко-фольклорного процесса. Вот почему изучение бытовых связей фольклора представляет интерес для науки не периферийный, а определяющий». [5] Размышляя о необходимости знания микроистории региона в связи с изучением причитаний И.А.Федосовой, К.В.Чистов совершенно справедливо ставил проблему: «…как все это, повторяющееся и традиционное, воспринималось, как оно «читалось» в совершенно конкретных бытовых, социальных и экономических ситуациях?.. Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо как можно больше, используя все виды доступных источников, знать о судьбе самой исполнительницы, ее односельчан и их семей, понять их всех в контексте определенного времени и пространства». [6]

Противоречивость, отрывочность сведений, которые приводились собирателями и исследователями фольклора относительно положения и уклада, хозяйственной деятельности семей, связанных со сказительской традицией, породили ряд противоположных мнений относительно важности и значимости той или иной стороны хозяйственной деятельности крестьян для сохранения и передачи эпического знания. Исследователи то подчеркивали значение рыболовства и сопутствующего ему сетевязания, то важность «подвижных» промыслов, таких как сапожное, портновское и т. п. Но большинство, опираясь на мнение Рыбникова, сходились во мнении, что земледелие не являлось плодотворной почвой для сохранения эпического знания.

Для создания объективной картины специфики хозяйственно-бытового уклада сказительских семей в данной статье привлечены материалы документальных источников характеризующих хозяйство и семейный уклад крестьян Заонежья XVIII-XIX вв., и в частности крестьян Кижской волости. [7] К сожалению, в настоящий момент отсутствуют специальные исследования по заонежской семье. Автором была использована историческая и этнографическая литература по сопредельным регионам, а так же данные документальных источников по всей Олонецкой губернии. К ним относятся метрические и исповедальные книги, ревизские сказки XVIII-XIX вв. и посемейные списки хозяйственного положения крестьянских хозяйств XIX вв., приписанных к Олонецким горным заводам.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

На материалах архивных документов можно с определенной степенью точности определить специфику крестьянской семьи кижских и сенногубских деревень, среди которых и семьи сказителей, их структурный и количественный состав, а так же имущественное положение и направленность ремесленной и промысловой деятельности.

Большинство исследователей народной культуры склонны считать, что в XIX веке на севере России преобладали большие (неразделенные, по терминологии этнографов) семьи с многочисленными членами, связанными узами сложных родственных отношений. Повсеместным бытованием такой семьи с архаичными, патриархальными устоями объясняли формирование северного дома-комплекса, многообразие фольклорной традиции. К.В.Чистов, анализируя в своей статье тексты северных причитаний второй половины XIX века, отмечал: «…создается впечатление, что большие семьи если не преобладали, то все-таки занимали еще заметное место в крестьянском быту и крестьянском сознании интересующих нас губерний». [8]

В настоящее время, в исторической науке выделяют два процесса в формировании семьи: разложение патриархальных большесемейных коллективов на малые семьи, которые состояли только из родителей и детей, и формирование на их основе неразделенных семей, в состав которых входили родственники до двоюродной степени родства. [9] При этом отмечается, что в различных регионах России на рубеже XVII-XVIII веков господствовала малая семья. В дальнейшем, в XVIII веке, историки отмечают постепенный рост неразделенных семей, объединяющих семейный коллектив, ограниченный тремя поколениями и троюродным родством при сравнительно небольшой численности. [10] С течением времени происходил раздел этих неразделенных семей на малые, которые вторично могли образовать неразделенные семейные структуры. [11]

Исследования последнего времени, [12] касающиеся собственно заонежской семьи рубежа XVII-XVIII веков, позволили сделать вывод, что в этот период господствующей формой была семья, основанная на прямой линии родства: «дед – отец – внук». Преобладали семьи, состоящие из родителей и малолетних или взрослых, но неженатых детей, т. е. простых семей, состоящих из двух поколений прямых родственников (72.1%). Доля неразделенных семей составляла – 36.1%. Как правило, неразделенная семья заонежского крестьянина состояла из неженатых братьев или женатого брата с детьми, помогающего встать на ноги младшим братьям. Неразделенные семьи в Заонежье были неустойчивы и со временем разделялись на простые. [13] Таким образом, к XVIII-XIX векам в этом регионе существовали и простые и сложные семейные структуры, сформировавшиеся на основе каких-то хозяйственных, социальных и демографических изменений. Для настоящего исследования важным является вопрос: в какую категорию крестьянских семей попадает большинство семей сказителей. В условиях большой, «неразделенной» (сложной по составу и количеству членов) или малой, т. е. простой семьи формируется личность исполнителя, его отношение к традиции? Имеет ли вообще значение структура семьи для сохранения эпического знания? Для проведения необходимого анализа автором были обработаны сведения по 150 семьям Кижской волости, прослежены изменения в их структуре и численном составе за период XVIII-XIX веков. На основании полученных результатов были выявлены следующие тенденции.

Из 136 семей нескольких деревень Сенногубского мирского общества (Конда, Восточные Гарницы, Западные Гарницы и др.) в 1782 году большая часть семейных коллективов – 71 (53%) относилась к простым (родители – дети) и неполным (одинокие). Остальную часть составляли более сложные семьи 65 (47%): отцовские (родители — дети – внуки) и братские (женатые братья с женатыми или неженатыми детьми). Иногда последние объединяли двоюродных родственников. Достаточно часто источники упоминают в составе семей людей, связанных с ее членами не узами родства, а экономическим положением. В том случае, когда в семье не хватало рабочих рук, заонежские крестьяне XVIII века, подобно крестьянам более раннего периода принимали в хозяйство т. н. «подсоседников»: «…в подсоседники шел обедневший крестьянин, забросивший свой двор…Их статус определялся работой по найму у того хозяина, где он живет, или в другом месте…». [14] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Из общего числа семейств большая часть были небольшими по составу: 126 семей состояли не более чем из 10 человек, а остальные имели от 11 до 15 членов. История данной группы семей была прослежена на основании структурных схем и охватывала практически 80 лет — от 1782 до 1858 годов. За это время из 136 первоначально зафиксированных семей в родовых деревнях осталось только 80. Судьбы остальных сложились по-разному. Многие исчезли, разрушились, а некоторые перебрались на новое место жительства – в другие волости или даже города, как правило, Петрозаводск или Петербург.

Согласно ревизии 1858 года, в Сенногубском мирском обществе было всего 219 семей, большинство из которых — 146 (72%) составляли сложные неразделенные семьи и только 28% приходилось на долю простых или неполных семей. Налицо процесс усложнения внутренней структуры семей по сравнению с предыдущим периодом. По сравнению с XVIII веком несколько изменился и численный состав крестьянской семьи. Хотя, по-прежнему, преобладали семейства до 10 человек – 106 (62%), увеличился процент более многолюдных семей, из которых 30 насчитывали до 15 членов, 9 достигали 16-20 человек, одна семья состояла из 25 домочадцев.

На фоне общей картины семейного уклада заонежского крестьянства, судьбы семей, связанных с эпической традицией (самих сказителей или их родителей), практически ни чем не выделяются. Правда, в 1782 году они большей частью жили неразделенными семьями, которые в это время, как было установлено, составляли меньшинство, но количество членов семейства как правило, не превышало 11-12 человек. Так, например, отец Трофима Рябинина жил вместе с родителями и своими малолетними детьми, но после смерти отца и матери он вместе с женой и детьми перешел в семью своего тестя, который жил в той же деревне. Семья родителей жены в этот момент состояла из 13 человек и представляла собой сложную, братскую семью. В ней вместе жили 3 брата – ее отец и дяди со своими женатыми детьми. [15] В сложных братских и отцовских семьях жили в это время Конон Савинов, Игнатий Андреев, отец Николая Дутикова. Козьма Романов относился к одной из самых больших и сложных по своему составу семей – 4 поколения и 24 человека. В то же время небольшие семьи, ограниченные двумя поколениями родственников были у Ивана Агапитова Завьялова, Ивана Семенова (деда Василия Щеголенка), Андрея Иванова Кокойкина.

Как уже отмечалось, достаточно часто состав заонежской семьи был усложнен присутствием людей, не связанных родственными узами – «подсоседников». Подсоседники были в XVIII веке и в некоторых семьях, связанных со сказительской традицией. Так, например, у Ильи Елустафьева в подсоседниках был Дмитрий Максимов, семья которого «вернулась из бегов» в деревню в начале XVIII века. [16] Филимон Григорьев, дядя Конона Савинова, состоял в подсоседниках у Ульяна Евсеева, семья которого имела родственные связи с Дутиковыми. [17] У Симеона Фомина, деда Домны Суриковой, в подсоседниках состоял крестьянин той же деревни Конда Петр Матфеев с семейством. [18]

На протяжении 80 лет — с 1782 по 1860 гг. происходили многочисленные изменения в большинстве семей сказителей. Одни, подобно семье Ивана Агапитова Завьялова практически переставали существовать, т.к. после смерти ее главы не оставалось потомков мужского пола. Так, согласно документам, фамилия «Завьяловы» была присвоена зятю сказителя — Василию Исакову и его потомкам. Бездетный Андрей Иванов Кокойкин в 1808 завещал свое имущество [19] племяннику жены, и его фамилия перешла к этому родственнику. После смерти Конона Савинова остались только две его незамужние дочери. Другие же семьи, подобно семьям Николая Дутикова, Домны Суриковой, Трофима Рябинина становились большими и сложными по своему составу.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Согласно документам 1860 года большинство семей сказителей, так же как в XVIII веке, — это неразделенные семьи. Однако количество членов колеблется — от одиночки Козьмы Романова до Николая Дутикова, семья которого состояла из 25 человек и была одной из самых больших в это время в Сенногубском приходе. В целом семьи сказителей в это время состояли не более чем из трех поколений, однако, зачастую были усложнены двоюродным родством (Сарафанов, Рябинин, Сурикова, Дутиков).

В основном именно на уровне двоюродного родства происходил семейный раздел. Очень часто этот процесс вел к обеднению крестьянской семьи, поэтому наиболее дальновидные или наиболее крепкие по своим устоям семьи до последнего момента оттягивали это. Достаточно вспомнить Трофима Рябинина, который пришел в семью жены примаком, после смерти тестя стал ее главой – «большаком», но остался жить с «дядей» — Ерофеем Панкратовым Клоповым (братом тестя и его взрослым женатым сыном). Только в 1858 году Гаврила Трофимович Рябинин обратился с просьбой о выделении дополнительной земли, в связи с предполагаемым разделом с семьей Клоповых. [20]

Раздел семьи привел к бедности Василия Петровича Щеголенка. После имущественного раздела сыновья Игнатия Андреева из «прожиточных» крестьян перешли в «посредственные» и «бедные».

Специфика хозяйственного уклада, зависимость от тяжести повинностей, развитие промыслов диктовали особенности структуры и численного состава крестьянской семьи. Для того чтобы выявить существование закономерности между спецификой хозяйственного уклада крестьянства и особенностями функционирования эпического знания необходимо привлечение достаточно обширного сравнительного материала.

Документы XIX века позволяют к данным о численном и структурном составе семей Кижского и Сенногубского мирских обществ добавить сведения о степени зажиточности хозяйств. В 1820 году в Сенногубском обществе из 582 мужчин в зажиточных числилось 124 (21%), в посредственных 259 (44%), в бедных 199 (35%). По данным 1860 года среди крестьянских хозяйств Сенногубского общества основную часть составляли «посредственные», т.е. средние по имущественному положению крестьяне – 76, за ними следовали бедняки – 55 семей и только 15 достигли уровня зажиточных. Таким образом, относительно благополучные хозяйства составляли большую часть – 91 семейства, что соответствовало 62% от общего числа. Для сравнения – в 1820 году этот показатель составил 65 %. В соседнем Кижском обществе было значительно больше бедняков: в 1820 году из 864 мужчин в зажиточных состояло 353 человека (43%), в посредственных 83 (9%), а в бедных – 428 (48%).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Такова общая картина имущественного положения крестьянских семей двух соседних мирских обществ, среди которых учтены и семьи сказителей. Однако только на основании статистики трудно определить истинную картину социальной структуры деревни. Это отмечал известный историк Я.А.Балагуров, говоря о деревнях приписанных к Олонецким заводам, в состав которых входили и интересующие нас поселения: «…имущественное положение крестьян… определялось исходя только из размера земельного надела и количества имеющегося в хозяйстве хлеба. Бедным считалось хозяйство, способное хотя бы частично восполнить недостаток хлеба на средства, полученные от продажи скота или от занятий каким-либо промыслом… При этом не учитывалась аренда земельных участков, наем работников и наличие лошадей. Поэтому зачисление того или иного хозяйства в «посредственные» или зажиточные производилось произвольно. Так одни и те же хозяйства, не претерпевшие существенных изменений, в 1856 г. зачислялись в разряд посредственных, а в 1860 г. – зажиточных». [21] Субъективность подобных оценок правительственными чиновниками подтверждается примерами конкретных семей. Крестьяне Корниловы (семья сказителя Симеона Корнилова) в 1852 году было отнесена к посредственным крестьянам, а при практически том же хозяйстве в 1860 году к бедным. Разница состояла в том, что за это время умер глава семьи, и на крестьянстве остались его малолетние сыновья, старшему из которых было 17 лет, (т.е. он еще не достиг возраста так называемого «годного работника»). При ближайшем рассмотрении не столько размеры хозяйства, владение ремеслом или занятие промысловой деятельностью диктовали фискальным органам определение степени зажиточности крестьянского хозяйства, а именно наличие дееспособных мужчин в возрасте от 18 до 60 лет (что и входило в понятие «годный работник»). О трудности определения состоятельности крестьян сказано в одном из официальных документов. Пытаясь разделить крестьян на три категории: зажиточных, бедных и посредственных, чиновники рассматривали эту проблему с точки зрения наличия у крестьян достаточного количества земли и скота, отмечая при этом: «…В прочем, судя по количеству земли, скота, нельзя полагать, чтобы одни только те были зажиточные, которые в том и другом имеют пред прочими преимущество, напротив того есть также крестьяне, которые имеют в оном ощутительный недостаток, а почитаются зажиточнее тех, кои избыточествуют в земледелии». [22]

Простое перечисление показывает довольно пеструю картину имущественного положения семей сказителей: к беднякам относились и Козьма Романов, и Трофим Рябинин, и Симеон Корнилов, и Терентий Иевлев. В 1860 году у Терентия Иевлева 45 четвериков земли на 1 мужскую душу (бедняк), у Т.Рябинина – 76 четвериков на 10 мужчин (бедняк), [23] у Л.Богданова – 30 четвериков на 6 мужчин (бедняк), у С.Корнилова – 54 четверика на 4 мужские души (бедняк), а К.Романов кормится с аренды своего участка. Крестьянское благосостояние зависело от множества причин. Хозяйство могло за несколько лет придти в упадок при отсутствии рабочих рук или восстановиться при достаточной смекалке и предприимчивости. Так семья Т.Рябинина числилась в 1833 году «прожиточной», а в 1860 году бедной, в то время как А.Ф.Гильфердинг в 1871 году описал сказителя как крепкого хозяина.

Как уже было отмечено, к середине XIX века крестьянские семьи Кижского и Сенногубского приходов стали более сложными по своему составу, оставаясь по численности относительно небольшими. Это вполне соответствует общим данным по северной семье и объясняется довольно просто: недостаток хлеба и оплату повинностей, как правило, восполняли через дополнительный ремесленный или промысловый заработок. Следует отметить очень важный для нашего исследования факт: в Олонецкой губернии к этому времени существовала определенная специализация неземледельческих занятий по уездам и волостям. Так волости Петрозаводского уезда, включая Кижскую волость (Кижи и Сенная Губа) поставляли для губернии и за ее пределы столяров, плотников, каменотесов, печников, судостроителей, Толвуйская волость – столяров и плотников, Ладвинская – стекольщиков, Рыборецкая – каменотесов, а все население прионежских волостей занималось рыболовством. [24] «…В Повенецком уезде наибольшее значение имели кузнечный, оружейный и сапожный промыслы. Для Пудожского уезда были характерны сапожный, валяльный и портновский промыслы. В меньшей степени были развиты промыслы по обработке дерева». [25] Что касается рыболовства, то, несмотря на его повсеместное распространение, оно, так же как охота, составляло основной доход только для крестьян Кемского и Повенецкого уездов, являясь для них основным средством к существованию. В Пудожском, Олонецком, Петрозаводском и Повенецком уездах промыслы сочетались с земледелием, причем первые три уезда считались в большей степени земледельческими, по сравнению с Повенецким, а тем более с Кемским, где поморская его часть была чисто промысловой. [26]

Основным ремесленным занятием крестьян Кижей и Сенной Губы, как уже отмечалось, было столярное дело. По данным все тех же «Посемейных списков» в 1860 году в Сенногубском мирском обществе среди мужчин было: 84 столяра, 9 плотников, 7 конфетчиков, 3 сапожника, 2 портных (ни один из сапожников и портных не был связан со сказительскими семьями), 2 кузнеца. В это же время в кижских деревнях значились: 62 столяра, 4 половщика, 1 резчик, 2 плотника, 6 кузнецов, 1 печник, 1 смолокур, 3 сапожника (один из них В. П. Щеголенок), 1 портной.

Рыболовство, которое отмечено как одно из основных занятий всех прибрежных волостей на Онеге и, по мнению многих исследователей фольклора являвшееся основой для сохранения и передачи былинной традиции, даже в этом регионе имело свою специфику и различалось по степени интенсивности. [27] [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Интересующие нас деревни Сенной Губы и Кижей считались, наряду с ялгубскими, самыми рыболовными в центральной части Онежского озера. Места лова определялись по-договоренности с местными крестьянами, т. к. прибрежный лов, наиболее распространенный до середины XIX века, зависел от воли общинников, во владении которых находились рыбные тони вблизи деревень.

Так даже самые богатые рыбаки в кижской округе Романов из Лонгасов и Мореходов из Леликово, уезжая ловить рыбы в Челмужскую губу, к Уножским островам на Пудожском берегу арендовали эти воды частично у Палеостровского монастыря, а частично у крестьян прибрежных деревень. [28] О размерах рыболовного промысла можно судить по количеству промысловых орудий. Тот же Романов, несмотря на свою зажиточность, имел только две промысловые лодки, 500 штук сетей и несколько десятков глубоководных мереж и, не довольствуясь доходами от рыбной ловли, держал в деревне еще и торговую лавку, брал большие подряды на рубку и сплав леса. [29] В конце XIX века на все сенногубские и кижские деревни при населении более 5 000 жителей приходилось только 72 промысловых лодки [30] . Основными местами лова кижан и сенногубов в это время были: Петрозаводская губа, озеро вокруг Клименецкого острова, Пудожский берег (Уножская губа, Шальский берег), район Вознесенья. [31] Петрозаводская губа давно была освоена кижанами, т.к. по этой территории еще в XVI веке проходила граница Спассо-Кижского погоста, а рыбные тони шуйских и кижских рыбаков соседствовали. Район Вознесенья был привлекателен для всех онежских рыбаков близостью пристани, на которой можно было сразу же продать свой улов. Постоянное пароходное сообщение Петрозаводска с Вознесеньем, а значит и с Петербургом, началось только в 1862 году. До этого времени сбыт продукции происходил в границах ближайшей волости или даже поселений, изредка в зимнее время по санному пути. Н.Н.Пушкарев связывает увеличение доли рыболовства на Онеге в XIX веке именно с развитием транспортного сообщения, т.е. возможностью быстрого сбыта рыбы. [32] Видимо, невозможность продажи улова и толкала кижских рыбаков еще в XVIII веке уходить на промысел в Финский залив и на Ладогу, подобно Т.Г.Рябинину. Все вышеизложенное не может дать убедительных свидетельств в подтверждении тезиса о значения рыбной ловли на Онеге, как основы для сохранения и передачи эпической традиции. Небольшие размеры лова, относительная близость основных рыболовных мест к своим деревням, малочисленность артели, которая чаще всего ограничивалась членами семьи, отсутствие налаженного сбыта рыбы практически до второй половины XIX века — все это говорит в пользу малопромыслового характера рыболовства прионежских, в частности кижских и сенногубских деревень. До середины XIX века основным орудием лова в районе Онежского озера был старинный керегод, род невода. Для керегодного лова необходимо было иметь в лодке: «…не менее 3 человек (но и не более 4)». [33] При изготовлении орудия лова «несколько рыбаков складываются вместе, при чем кнея и ринда, или частая сеть около кнеи, строятся сообща и являются общею всех участников лова собственностью, а крыло керевода счаливается из отдельных кусков сети, которые принадлежат каждому пайщику в отдельности». [34] Из-за необходимости во время лова сменять гребца, столько же человек необходимо было иметь на лодку при сетном лове. «…Хорошо, если в семье есть способная к такой работе женщина или дочь рыбака. В противном случае приходится брать работника или на весь рыболовный сезон, или только на несколько главнейших сроков…Содержание работника обходится не менее 75 копеек в день, что является уже весьма крупным расходом». [35] Понятно, что в таких условиях выгоднее было составлять «артель» из домочадцев или родственников. Особенности рыболовства на Онежском озере определили размер рыболовной артели, которая в данном случае, как правило, состояла всего из 3-4 человек. Несомненно, что подобная артель коренным образом отличается от артелей промысловиков поморских берегов и, скорее всего, чаще состояла из родственников. [36]

Значение рыболовства в жизни заонежских крестьян можно, определить как «домашний» промысел, лов «про себя», как говорили крестьяне. В первую очередь именно земледелие и отхожие промыслы давали крестьянам основные средства к существованию. Эта особенность хозяйственного уклада проявляется и в былинных текстах, что отмечено некоторыми исследователями. Так, например, Ю.А.Новиков проанализировав тексты былин различных регионов Русского Севера, пришел к выводу, что «…насыщенность текстов отголосками местного быта возрастает с северо-запада (Прионежье) на северо-восток; чаще всего они встречаются в записях с Мезени, Кулоя и особенно Печоры. В этих районах большинство сказителей – рыбаки и охотники (в том числе на морского зверя), промысловая удача для них неразрывно связана с трудностями и лишениями походной жизни, постоянным риском в борьбе с водной стихией. Поэтому закономерно, что морские мотивы занимают в их былинах гораздо более важное место, нежели в текстах, записанных в континентальных областях России…». [37] Более того, автор отмечает, что «…Для олонецких былин вообще не характерен местный колорит». [38]

Рыболовный промысел требовал достаточного количества сетей, которые «рыбаки изготавливали сами. Лишь наиболее зажиточные нанимали рабочих – сетевязов». [39] Скорее всего, именно за починкой сетей в доме зажиточного крестьянина рыболова Романова из д. Лонгасы, о котором уже говорилось выше, могли встретиться Козьма Романов и Илья Елустафьев. Промышленник Романов состоял в родстве с Козьмой Ивановичем, последний же был слеп с малолетства, а значит ограничен в передвижении.

Изучение документов, связанных с историей семей сказителей позволяет сделать несколько предварительных выводов о специфике их семейно-бытового и хозяйственного укладов.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Во – первых, по структуре и численному составу эти семьи немногим отличаются от общей массы крестьянских семей, хотя сказители чаще всего живут в составе сложной, неразделенной семьи. Во – вторых, особенности хозяйственного положения сказительских семей, степень их зажиточности определить достаточно трудно, т. к. в разное время и в связи с разными обстоятельствами крестьянское хозяйство претерпевало значительные колебания – от бедного до прожиточного. Складывается впечатление, что традиции эпоса дольше всего сохранялись и передавались из поколения в поколение в тех семьях, которые при любых превратностях судьбы могли найти способ восстановить хозяйство, в тех, где существовали прочные семейно-родственные связи. Самым ярким примером тому может служить количество случаев приема в дом примаков, т.е. попытки сохранить крестьянское благосостояние, за счет замужества дочери и прихода в семью еще одного мужчины. За период с 1782 по 1858 гг. в Сенногубского мирского общества известно только 18 случаев приема в дом примака, который должен был спасти угасающую семью от вымирания и разорения. Из этих восемнадцати примеров практически половина приходится на долю семей, связанных с эпической традицией. К ним относятся Суриковы, Зиновьевы, Сарафановы, Корниловы, Шевелевы (Щеголенок), Рябинины, Кокойкины, Завьяловы.

В третьих, большинство сказителей или членов их семей помимо земледелия имели дополнительный заработок, занимаясь каким-нибудь ремеслом или промыслом, хотя и не обнаружено определенной закономерности в приверженности крестьян – сказителей к тому или иному виду подобных занятий. Специфика неземледельческих занятий сказительских семей, скорее всего, происходила из особенностей региональной ремесленной специализации крестьянства вообще. Так в Пудожском уезде, где был развит сапожный и портновский промыслы, среди сказителей чаще всего встречались именно сапожники и портные: Чуков А.Е., Сивцев И.П. были портными, Георгиевская А. (знания получила от крестьянина швеца), Башкиров С.А. – сапожник и др. Н.С.Богданова-Зиновьева одним из своих учителей называла сапожника Михалу Рябого с Пудожского берега.

В четвертых, сказители Кижского региона, живя у берега озера, естественно, занимались рыболовством, однако как его объем, так и особенности артелей, в основном семейных, сильно отличались от промыслового Поморья, где земледелие играло второстепенную роль. Даже сетевязание, которое чаще других упоминается собирателями как специфическое занятие крестьян-сказителей, являлось, как уже отмечалось, для большинства крестьян домашним, семейным занятием, распространенным повсеместно, где существовало рыболовство. Рыбаками были толвуйские и шуньгские крестьяне, пожалуй не меньше чем кижские и сенногубские, однако, в этих районах Заонежья всеми исследователями отмечена слабая эпическая традиция. Это свидетельствует, что степень зависимости сохранности эпической традиции от доли рыболовства в крестьянском хозяйстве несколько преувеличена и рыболовство не являлось значительной причиной сохранности эпоса в данном регионе.

• [1] Новиков Ю.А. О творческих контактах прионежских сказителей //Русский фольклор. Проблемы текстологии фольклора. Л., 1991. Т. XXVI. С.82.
• [2] Соколов Б. Сказители. М., 1924. С.44.
• [3] Путилов Б.Н. Эпическое сказительство. М., 1997. С.22.
• [4] Громыко М.М. Место сельской (территориальной, соседской) общины в социальном механизме формирования, хранения и изменения традиции // Советская этнография, №5, 1984. С.71.; Громыко М.М. Семья и община в традиционной духовной культуре русских крестьян XVIII-XIX вв. // Русские: семейный и общественный быт. М., 1989. С.15-16.
• [5] Путилов Б.Н. Проблемы типологии этнографических связей фольклора // Фольклор и этнография. Связи фольклора с древними представлениями и обрядами. Л., 1977. С. 6-7.
• [6] Чистов К.В. Ирина Андреева Федосова. Историко-культурный очерк. Петрозаводск. 1988. С.19-20.
• [7] Административное объединение "Кижская волость" на протяжении XVIII-XIX вв. претерпевало многочисленные изменения. В настоящей статье автор придерживается понятия Кижская волость, которая объединяет Кижский и сенногубский приходы или мирские общества, расположенные в непосредственной близости друг от друга и известные своей богатой эпической традицией.
• [8] Чистов К.В. Севернорусские причитания как источник для изучения крестьянской семьи XIX века // Фольклор и этнография. Связи фольклора с древними представлениями и обрядами. Л., 1977. С. 140-141.
• [9] Власова И.В. Структура и численность семей русских крестьян Сибири в XVII- пер. пол. XIX вв. // Советская этнография. №3, 1980. С.39.
• [10] Там же. С.44.
• [11] Александров В.А. Обычное право крепостной деревни России XVII — начало XIX вв. М., 1984. С.61.
• [12] Чернякова И.А. Карелия на переломе эпох. Очерки социальной и аграрной истории XVII века. Петрозаводск. 1998.
• [13] Там же. С.122-123.
• [14] Копанев А.И. Крестьяне Русского Севера в XVII в. Л., 1984. С.73-75.
• [15] Исповедальные ведомости Сенногубского прихода / НА РК. Ф.25, оп.21, д.25/74. 1794. Л.225.
• [16] Книга переписная дворцовых крестьян приписных к Олонецким заводам Сенногубской...Кижской трети / РГАДА. Ф.350, оп.2, д.2371. 1726 г. Л.271 об. Исповедальные ведомости Кижского прихода за 1794 год / НА РК, ф. 25, оп. 21, д. 74. Л. 199.
• [17] Исповедальные ведомости Сенногубского прихода за 1794 год. НА РК, ф. 25, оп. 21, д. 74. Л. 222.
• [18] Там же. Л. 213.
• [19] Дело о засвидетельствовании духовного завещания, данного государственному крестьянину Сенногубской волости, деревни Дмитровской Никифору Прокопьеву от дяди его Ивана Кокойкина (ошибка в названии дела - прим. - С.В.) / НА РК. Ф.656, оп.1, д.22/368. 1808 г.
• [20] По прошению крестьянина Кижского общества деревни Потаневской Гаврилы Трофимова Рябинкина о наделе его пахотною землею и сенными покосами из выморочных участков / НА РК. Ф.37, оп.20, д.29/701. 1858 г. Л.1-15.
• [21] Балагуров Я.А. Приписные крестьяне Карелии в XVIII-XIX вв. Петрозаводск, 1962. С.196.
• [22] Ведомость о хозяйственном положении приписных к Олонецким заводам крестьян Петрозаводского уезда. 1820 / НА РК, ф.37, оп.1, д.16/151. Л.439. Размеры земельных наделов по разным волостям Заонежья были приблизительно равны. Вот данные на 1818 год: Кижская треть - на две души (мужского пола - С.В.) приходилось менее одной десятины, Яндомозерская волость - на две души одна десятина, Космозерская волость - на одну душу десятина, Великогубская треть - на две души менее одной десятины, Сенногубская волость - на две души десятина, Толвуйский погост - на две души одна десятина, Фоймогубская волость - то же, Вырозерская волость - на одну душу одна десятина, Типиницкая волость - на три души одна десятина, Кузарандская волость - на две души одна десятина. (Там же).
• [23] В данном случае произошло разночтение в документах: по одним в хозяйстве Т. Рябинина всего 30 четвериков в пахоте (Посемейные списки), а по другим (Прошение Гаврилы Трофимовича о выделении дополнительной земли) - 76 четвериков.
• [24] Нефедова Г.А. Важнейшие промыслы карельских крестьян в пореформенный период (1862-1905 гг.) // Ученые записки Петрозаводского Государственного университета. Т.VI, вып.I. Петрозаводск, 1957. С. 75, 86.
• [25] Там же. С.75.
• [26] Там же. С.74.
• [27] Н.Н.Пушкарев в своем исследовании рыболовства на Онежском озере отмечал, что "...Принадлежа к озерам вообще малорыбным, Онего не дает и тех условий, которые в других местах облегчают рыбаку производство его промысла, как например: большие и сильные притоки воды, реки (Свирь и Волхов на Ладожском озере, Великая на Псковском озере, Шелонь и Ловать на Ильмене...). На Онеге нет массового передвижения рыб из конца в конец по озеру или к с глубины к устьям рек...Вследствие этого и рыбный промысел разбросан". Пушкарев Н.Н. Рыболовство на Онежском озере. СПб., 1900. С.10.
• [28] Пушкарев Н.Н. Рыболовство... С.96-97.
• [29] Там же. С.96.
• [30] Там же. С.94-95.
• [31] Там же. С. 67, 97, 116.
• [32] Пушкарев Н.Н. Рыболовство...С.225. Постоянное пароходное сообщение Петрозаводска и Вознесенья с Петербургом началось с 1862 года.
• [33] Пушкарев Н.Н. Рыболовство... С.141.
• [34] Там же.
• [35] Там же. С.107.
• [36] Логинов К.К. Материальная культура и производственно бытовая магия русских Заонежья (конец XIX - нач. XX вв.). CПб, 1993. С.45.
• [37] Новиков Ю.А. Сказитель и былинная традиция. СПБ., 2000. С.41.
• [38] Новиков Ю.А. Сказитель... С.46.
• [39] Логинов К.К. Материальная культура...С. 43.