Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

В истории Кижей период оккупации во время Великой Отечественной войны до сих пор в значительной мере является белым пятном, хотя история войны на территории Карелии освещена, казалось бы довольно подробно в монографиях, сборниках документов и воспоминаниях. Исследователи не касались или только упоминают вскользь причины достаточно большого количества провалов разведывательных групп, особенно в начальный период оккупации; специфику работы бывших колхозников на своих же рабочих местах (в том числе многих председателей колхозов и бригадиров); отдельных деталей жизни советских людей при оккупационном режиме. Эти умолчания связаны, в основном с тем, что многие особенности жизни людей в оккупации не вписывались в черно–белую схему официальной советской исторической науки, предлагавшей исключительно два варианта поведения в оккупации: героизм или трусость и предательство, хотя на деле именно эти крайности встречались достаточно редко. Люди просто старались выжить в тяжелейших условиях оккупационного режима.

Попытка осмысления событий Великой Отечественной войны делается мною исключительно на документах Карельского Государственного архива новейшей истории (далее – КГАНИ). Мною использовались документы из следующих фондов: ф. 8 ЦК КП КФССР, ф.29 Заонежский райком ВКП(б)-КПСС, ф.213 Штаб партизанского движения, ф.2730 Подпольные партизанские организации КФ ЦК КП(б); ф.5002 Партийный архив Карельского обкома КПСС; ф.5425 Институт истории партии при Карельском обкоме КПСС (Филиал ИМЭЛ при ЦК КПСС).

Большинство документов, использованных мной в статье, не публиковались, а если отдельные фрагменты и публиковались, то в несколько ином контексте. Кроме упоминаемых тем, автор затрагивает исключительно важную для музея «Кижи» проблему персонификации захороненных в братской могиле на о. Кижи разведчиков, погибших в 1943 г. в районе острова Кижи (группа Х. Фахрутдинова).

Оккупационный режим и условия жизни при оккупации

Заонежье было занято оккупантами в ноябре 1941 г. И несмотря на большую подготовительную работу по эвакуации людей и ценностей (в октябре 1941 г. из Кижей, Великой Губы и Сенной Губы было отправлено несколько рейсов лихтеров по 1500 человек на каждом [1] ) в окупации осталось: по одним данным 12000 человек [2] , по другим, более поздним – 15000 [3] . Разница, очевидно, связана с тем, что зимой 1942–1943 гг. финны создали в глубине Заонежья концентрационную зону в районе Космозера, Ламбасручья, Вегоруксы и Липовиц. Кроме того, в районе оказались эвакуированные жители Кондопожского, Прионежского и других районов, успевших дойти на восток только до Заонежья, где их и застала оккупация [4] . Для сравнения отметим, что в Олонецком районе оставалось 3000 человек не эвакуированного населения, а в сегозерском всего 1400 человек.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

К середине 1943 г. местные районы в Заонежье стали такими: Шунгский Великогубский, Великонивский, Толвуйский, Яндомозерский, Кузарандский, Сенногубский. Применительно к территории бывших сельсоветов создавались волости. В каждой волости назначался комендант, начальник земельного отдела, начальник снабжения. В распоряжении коменданта находилась рота полицейских. Местные коменданты ведали регистрацией населения, выдачей документов, реквизицией продовольствия, скота, фуража и т.д. Т.е. комендант руководил всей хозяйственной, административной и военной жизнью на своем участке. На местах, в деревнях и поселках, коменданты осуществляли свою власть через старост, которые себе в помощь назначали на 1 месяц десятских. Старосты, чаще всего, назначались комендантами. Но в некоторых случаях для создания видимости демократии, по согласованию с комендантом, старосты избирались на общем собрании. В круг обязанностей старосты входило:

1. Учет населения.
2. Регистрация вновь прибывших и сообщение о них коменданту или полицейским.
3. Учет продовольствия, скота, фуража и использование его по указанию коменданта.
4. Обеспечение выполнения повинностей населением.
5. Назначение на работы по указанию военных властей.
6. Поддержание в населенном пункте порядка, установленного властями.
7. Назначение десятских [5] .

Старосты выдвигались комендантом часто из председателей колхозов или бригадиров, не успевших эвакуироваться. Зимой 1941–1942 гг. старостами в деревнях окрестностей острова Кижи стали [6] :

1. Сенная Губа – Амосов Федор Степанович.
2. Боярщина – Тестенников Егор Григорьевич. Он работал старшиной и объединял всех старост кижских деревень.
3. Воробьи – Балагурин Яков Осипович, бывший член ВКП(б).
4. Сычи – Балагурин Филипп Осипович, бывший член ВКП(б).
5. Липовицы – Судьин Федор Михайлович. С 1942 года – Аксенов Т.И.
6. Кургеницы – Хайдин Петр Данилович, бывший председатель колхоза «1 мая».
7. Волкостров – Юдин Михаил Иванович, бывший председатель колхоза.
8. Падозеро – Кобецкий Федор Васильевич, бывший председатель колхоза им. Сталина.
9. Середка и Потаневщина – Дьяков Михаил Ильич.
10. Оятевщина – Костин Андрей Архипович.
11. Вертилово – Лупин Михаил, бывший председатель колхоза «Новый путь».
12. Жарниково – Серов Егор Осипович.
13. Ямка – Ржанский Василий Иванович.

Кроме перечисленных, старостой 11 деревень являлся Костин Дмитрий Федорович, бывший член ВКП(б).[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Старосты, чаще всего, не получали никакого вознаграждения. Большинство из них, по разным причинам оказавшись в оккупации, занимались откровенным выживанием, всеми силами стараясь особо не подличать и не унижаться перед оккупантами. Некоторые старосты до оккупации работали председателями колхозов, которые финны переименовали чисто терминологически. Колхоз стал называться «общее хозяйство», а совхоз – «государственное хозяйство». Не успевшие эвакуироваться председатели и бригадиры были оставлены на своих местах [7] .

Политика оккупантов в отношении русских районов Карелии была более жесткой, чем в районах с карельским и вепсским населением, а в прифронтовой полосе, куда входили и Кижи, еще более ужесточенной. В самом начале оккупации у населения был отобран скот и сельхозинвентарь. Урожай отбирался полностью, а взамен выдавался скудный двухнедельный паек. В Кижской и Великогубской волостях летом 1943 г. финны выдавали населению по 200 г. овса на день, а с 1 сентября 1943 г. стали выдавать по 150 г. хлеба. Солдаты бесконечно ходили из дома в дом и забирали излишки продовольствия выше разрешенной нормы. Передвижение населения из одного пункта в другой было ограничено. В каждом отдельном случае по усмотрению старосты полицией выдавался пропуск. После 20 часов всякое движение прекращалось. После удачного рейда партизанской бригады (командир Тиден, комиссар Аристов) в январе 1942 г., когда несколько дней Большой Клименецкий остров был в руках партизан, почти все население из деревень, расположенных на побережье Онежского озера было перемещено в петрозаводские концлагеря или перемещено Заонежского полуострова. Имущество у переселенных конфисковывалось, а скот забивался. В результате этой акции от местного населения была очищена огромная прибрежная полоса шириной 10–15 км.

Личные земельные участки у колхозников были отобраны, колхозные посевные площади в 1942–1943 гг. были засеяны. На полях сеяли яровую пшеницу и ячмень под руководством финского агронома. За малейшие пререкания агроном мог подвергнуть недовольных телесным наказаниям [8] . Весь урожай зерновых и картофеля изымался для финской армии. Лошади и крупный рогатый скот у населения был изъят и находился на «общественных дворах». От личных коров разрешалось брать себе 1/4 молока. Свой скот финны разрешили населению выкупать летом 1943 г. по решению старост [9] .

Осенью 1942 и 1943 гг. уборке урожая финны придавали огромное значение. Для этой цели были привезены из петрозаводских концлагерей № 3 и 6 около 200 человек в возрасте 14 лет и старше. Лагерники работали под наблюдением 20 солдат. Жили они в д. Леликово. Рабочий день составлял 10 часов. За пределы деревни их не отпускали. В 6 утра проверяли по списку. За малейшее уклонение от работы следовало наказание розгами. Финский руководитель работ лично применял телесные наказания даже в отношении женщин и детей. Лагерникам выдавали по 300 г. хлеба и 1 раз в день суп с рыбой или с кониной. Летом 1942 г. в Леликове перед уборочной заболело 50 человек. Семеро из них похоронены на Леликовском и Кижском кладбищах [10] . Урожай отправлялся на баржах в Петрозаводск. Руководство сельхозработами производилось волостными земельными отделами, которые возглавлялись тройками: комендант волости, начальник земельного отдела и начальник снабжения. Минуя эту тройку, население не могло решать ни одной проблемы. За малейшую провинность – порка резиновым жгутом. Право наказывать было дано каждому солдату [11] . Летом 1942 г., по словам коменданта Великогубского района Роома, было издано распоряжение властей о том, что русское население Заонежья после уборки урожая будет эвакуировано вглубь Финляндии, а Заонежский район должен быть заселен финнами и карелами из Финляндии, изъявивших желание здесь жить. Весной 1943 г. был намечен промер земли. Все новые жители должны были стать фермерами и получить особые льготы [12] . А бывшие колхозники, которые собирались сеять для себя, должны были до 1 января 1943 г. подать заявку на получение земли под посевы. Землю предоставляли в обязательном порядке, но ее нужно было покупать по 2000 финских марок за гектар. Также покупался скот – корова по 500–600 марок, за лошадь по 1200 марок. Таких денег не было почти ни у кого [13] .

Лесную промышленность на оккупированной территории прибрало к рукам акционерное общество «ВАКО», у которого в местечке Пески вблизи д. Липовицы была лесобиржа. На ней работали жители этой деревни, в том числе и кижане, переселенные туда с острова зимой 1942 г. На бирже платили по 10 марок в день и выдавали по 8 кг хлеба в месяц. Кроме того, иногда привозили свежую рыбу, которую выдавали населению бесплатно. Рабочий день продолжался 12–14 часов. Всего там работало 120 рабочих [14] . Кроме лесопиления фирма «ВАКО» принимала у местного населения ивовую кору по 1 марке за 1 кг. От этой же фирмы были организованы рыболовецкие бригады из жителей дд. Липовицы, Вигово, Сычи. Рыба шла для солдат и, частично, для рабочих лесопункта [15] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Некоторые заонежане работали на заготовке дров, которые увозили в Петрозаводск. В Песках дрова заготовляли 18 человек. В день зарабатывали по 5–10 марок и 300 г. хлеба. За малейшее недовольство наказывали розгами. Финским десятником был выпорот Петр Сергеев (р. 1924) из д. Липовицы только за то, что сказал: «Работать заставляют, а хлеба мало дают» [16] .

Все вопросы, связанные с торговлей, решало тоже «ВАКО». В Великой Губе был открыт магазин. Долгое время там ничего не было, кроме посуды, отобранной у населения. Цены на товары были такие: хлеб 5 марок за 1 кг, соль 15 марок, спички 1 марка за коробок, финские ножи от 80 до 100 марок за штуку, сигареты 12,5 марок за пачку. Масло, крупа, чай появились только через много месяцев после начала оккупации. Продукты продавались только работающим [17] .

В 1943 г. норма хлеба для работающих на лесных работах была 500 г. в день, на сельхозработах 300 г., дети и старики 250 г. Иногда, нерегулярно, выдавали 400 г. сахара и 300 г. масла. В 1943 г. магазины «ВАКО» кроме Великой Губы были в Вегоруксе, Ламбасручье, Черкасах и Бережной. На ежемесячный выкуп продовольствия требовалось 108 марок [18] . Если же их не было, то получающий продовольствие объявлялся должником и мог быть отправлен в лагерь. Так летом 1943 г. из Толвуи в Медвежьегорск была направлена баржа с такими должниками, которые отправлялись бесплатно работать в лагере и содержаться на лагерной норме [19] . Общество «ВАКО» наряду с торговлей, в основном, собирало и переправляло в Финляндию продовольственные и фуражные ресурсы, реквизированные у населения [20] .

Во время оккупации вновь были открыты церкви в Кижах и Конде, где церковными старостами были Машнин Н.И. и Серов Е.Ф. [21] Службу иногда вел русский православный священник на русском языке.

Одной из интересных страниц периода войны является охрана памятников культуры оккупационными властями. За все время оккупации финнами не было разрушено ни одного памятника. Инвентаризацией памятников культуры в оккупированном Заонежье занимался в последствие видный финский ученый, автор книги «Церковная деревянная архитектура Заонежья» Ларс Петтерссон. Им были составлдены обмерные чертежи и сделаны фотографии многих церквей и часовен.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В ноябре 1941 г. большой опасности были подвергнуты Кижские церкви. Пилоту бомбандировщика Лаусу–Дей Сакселю был дан приказ совершить бомбометание на Кижский ансамбль, где по предположению финской разведки была база Красной Армии. Облетев Кижи и увидев с воздуха, что у церквей на снегу нет следов, летчик не стал их бомбить и вернулся на базу [22] .

Русских школ во время оккупации в Заонежье не было. Да и учиться было некому – почти все дети школьного возраста были забраны в лагеря. Наибольшее количество населения во время войны проживало в Великой Губе [23] . А в Кижском сельсовете, по словам В.И.Ржанского, оставались только несколько человек [24] . К концу 1942 г. в деревнях Сенногубского сельсовета оставалось всего 13 человек: 12 женщин, работавших в госпитале и швейной мастерской и один мужчина – М.И.Дьяков, который сначала был старостой в д.Середка, а когда всех жителей забрали в лагерь, остался разнорабочим [25] .

Подпольщики, разведчики и партизаны в районе острова Кижи

С момента оккупации Заонежья ЦК КП(б) КФССР начал создавать подпольные райкомы партии. Секретарем Заонежского райкома стал Г.В.Бородкин, бывший до войны председателем Кестеньгского райисполкома. Вторым секретарем стал Т.А.Куйвонен, а секретарем райкома ЛКСМ – Д.Х.Дудкова. В эту группу входила единственная шунгская комсомолка, оставшаяся в оккупации А.И.Вархоева [26] . В июле 1942 г. в Заонежье была послана и известная разведчица Анастасия Звездина, согласно списка от 29.06.42, подписанного Ю.В.Андроповым [27] . Подпольщики должны были организовать выход подпольной районной газеты «Заонежская правда» и листовок [28] . Несмотря на сложность с явочной квартирой, разведгруппа была заброшена на оккупированную территорию в августе 1942 г. [29] , довольно–таки быстро была обнаружена финнами и поэтому уже в октябре 1942 г. перебралась на советскую территорию. В этой группе подпольщиков были и разведчики: А.М.Орлов, радист Русаков (Петров) и связной ЦК, «заонежский ходок», разведчик С.Е.Гайдин, неоднократно бывавший в оккупированном Заонежье и добывший, на мой взгляд, наиболее ценные разведданные (судя по его отчетам) [30] . Группа партработников и разведчиков довольно много встречалась с людьми, оказавшимися в оккупации, и почти всегда (за редким исключением, которым оказался староста д. Зубово А.И.Обывков, который после встречи с разведчиками донес о них полиции) всегда ощущали поддержку населения. Обычно сначала местное население проверяли разведчики, а уже потом в контакт с ним вступали партработники. В Липовицах разведчикам оказали помощь А.И.Максимова, В.И. и А.В. Ржанские. Там же разведчиками были завербованы Максимова Надежда Андреевна (р. 1918) и Ржанский Александр Васильевич (р. 1923), позже схваченные финнами и расстрелянные [31] . Александр Ржанский даже согласился сжечь штаб полицейского управления в Великой Губе. Позже задание было отменено [32] .

В Липовицах появились листовки и сводки совинформбюро, написанные от руки. Их распространяли Надежда Максимова и Мария Рябова [33] . Осенью 1942 г. финны произвели аресты среди жителей Липовиц. Первой была арестована Надежда Максимова. На допросах она призналась в том, что встречалась с разведчиками. После этого были арестованы Петр Максимов с сыном Василием, Мария Рябова, Павел Юрьев с женой и две семьи из д.Вигово. Ржанские были взяты позже. Финнам стало известно, что Александр организовал подпольный кружок, участники которого ставили перед собой задачу: с появлением партизан влиться в их отряд и уйти на советскую сторону [34] . Александр Ржанский был расстрелян. Его отец был отправлен в концлагерь. Эти провалы вынудили подпольщиков уйти в тыл.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В 1943 г. в Липовицах и Песках уже не было ни одного местного жителя. Осенью 1943 г. в Заонежье была заброшена другая партийно–комсомольская группа, в которую входили Т.А.Куйвонен, 1 секретарь Заонежского РК ВКП(б); Краснов А.М., 2–й секретарь райкома, уроженец д.Кузаранда; Федорова М.В., секретарь РК ВЛКСМ, уроженка д.Узкие Космозерского с/с; Прокопьева А.С., радистка и Ермилкин Николай Александрович, до этого десантирования один из самых удачливых разведчиков в Заонежье. Группа Т.А.Куйвонена была обнаружена финнами в момент десантирования, вступила в бой с оккупантами и погибла [35] . Из разведчиков, действовавших в пределах Кижского сельсовета (и не только) кроме Н.А.Ермилкина («Ершов») следует вспомнить Ивана Александровича Сидорова («Северный»), Михаила Игнатьевича Зубова («Зверев») и самого знаменитого разведчика Карельского фронта Алексея Михайловича Орлова («Яков»). Успешные операции партизан по захвату Большого Клименецкого острова в январе 1942 г. и разгрому гарнизонов противника в Линдоме, Крестовой Губе и Тамбицмаяке стали возможными только благодаря этим разведчикам. Они указали пути подхода к гарнизонам, минуя минные поля; расположение огневых точек противника, складов и охраны [36] .

Партизанские отряды, базирующиеся на Пудожском берегу, начали свою активную деятельность уже в ноябре–декабре 1941 г. Одной из первых удачных операций был захват Большого Клименецкого острова в январе 1942 г. Эта операция планировалась в связи с предполагавшимся наступлением Красной Армии на Медвежьегорском направлении для оттягивания сил противника. 9 января 1942 г. в составе шести отрядов общей сложностью 631 человек партизаны приступили к операции. Необходимо было преодолеть расстояние по Онежскому озеру от 30 до 50 км, скрытно подойти к гарнизонам и внезапно атаковать их. Несмотря на глубокий снег и 30–градусный мороз, при встречном ветре, отряды вышли к гарнизонам своевременно и внезапно атаковали противника в Воев–Наволоке, Конде, Клименицах, Сенной Губе и Кургеницах. Партизаны после короткого, но жаркого боя овладели большей частью Клименецкого острова и удерживали его в течение двух суток. В связи с отменой наступления на Медвежьегорском направлении командование вынуждено было отдать приказ об отходе партизан в тыл.

После успешной партизанской операции на Большом Клименецком острове в январе 1942 г. финны значительно укрепили его восточное побережье. Были построены блиндажи, дзоты, заминировано побережье и подступы к гарнизонам, сделаны проволочные заграждения и светоракетная сигнализация. На вооружении появлись артиллерия и минометы. Побережье и замерзшее озеро усиленно патрулировались авиацией, аэросанями и лыжниками–автоматчиками. Были установлены мощные прожекторные установки, освещавшие лед Онежского озера в ночное время [37] . Летом 1942 г. финский гарнизон в районе острова Кижи был расположен в следующих местах.

• В поселке Клименицы находилось около 100 человек. Из них в поселке проживало 50 человек, с западной стороны мыса в палатках жило также 50 человек. На Клименецком маяке был наблюдательный пункт. В Клименицах имелось одно орудие.
• В деревне Конда постоянно было расквартировано от 25 до 50 солдат, вооруженных пулеметами, минометами, автоматами и винтовками.
• В деревне Воев–Наволок было такое же количество солдат
• В Кургеницах был расквартирован гарнизон от 150 до 200 человек
• В Волкострове находился отряд флотилии из 6 катеров и 25 человек экипажа.
• Около Гарницкого маяка на рейде стоял сторожевой катер, который курсировал до Сенной Губы и Кижей.
• В дер. Леликово находилось 20 солдат.

Все заставы были связаны между собой и штабом гарнизона в Сенной Губе телефонной связью [38] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Кроме того, финское командование, напуганное партизанами, срочно приступило к эвакуации населения с Большого Клименецкого острова и деревень окрестностей Кижских шхер [39] . Населению разрешалось брать с собой только постельные принадлежности, необходимую одежду и продовольсвие на две недели. Все остальное оставалось в руках финнов. В Петрозаводске было организовано 6 лагерей. Туда и повезли заонежан, в том числе и кижан. Везли через Онежское озеро в открытых грузовиках. По приезде, через несколько дней еду у всех прибывших отобрали и посадили на голодный паек, который включал в себя только 150 г. муки на человека [40] .

Не смотря на принятые финским командованием меры, партизаны постоянно беспокоили оккупантов. В апреле 1942 г. отряд им. В.И.Чапаева разгромил вражеский гарнизон в д. Конда [41] . 16 января 1943 г. два партизанских отряда им. Т.Антикайнена и В.Чапаева, две диверсионные группы Широкова и Артемьева под командованием В.М.Лопаткина разгромили гарнизон противника в районе д.Линдома. Противник потерял 143 человека убитыми. Было уничтожено или захвачено 6 пушек, 3 миномета, 4 станковых пулемета, 3 склада с артснарядами, 2 склада с продовольствием, склад с хозпринадлежностями, 2 радиостанции, прожектор, 20 лошадей, не менее 130 автоматов, свыше 100 винтовок, 250 пар лыж. Партизаны потеряли 11 человек. Огромную роль в подготовке операции сыграл разведчик Н.А.Ермолкин [42] . А через 10 дней с Пудожского берега в район Кижских шхер вышла спецгруппа «Овод» в составе А.М.Орлова, С.Д.Игодина и Г.А.Лихачева. Перед ними была поставлена задача совершить диверсию на лесобирже в Песках и захватить документы полиции, обслуживающей Кижскую волость. Через П.Ф.Дектярева, рабочего лесобиржи, разведчики выяснили все детали о жизни финской администрации в Липовицах. Группа уничтожила всех представителей оккупационной администрации, оказавшихся в зоне, забрала все документы местной полиции, земельного отряда, финские марки и военные директивы [43] . Не менее дерзкий налет на финскую администрацию в Ламбасручье был совершен отрядом «Мстители» под руководством А.М.Орлова и И.С.Новоселова в ночь с 15 на 16 октября 1943 г. В результате операции был убит управляющий Перанен, несколько человек из администрации и солдат. Партизаны забрали с собой документы, финские марки, ценности. В бою был убит командир И.С.Новоселов [44] .

Я коснулся только наиболее ярких, на мой взгляд, моментов активного сопротивления оккупантам в пределах Кижского и частично Сенногубского сельсоветов. Успешные операции партизан и разведчиков были бы невозможны без поддержки местного населения, с которым разведчики проводили колоссальную пропагандистскую работу.

Группа Фахрутдинова

В конце лета 1946 г. житель д.Еглово А.С.Семенов на маленьком безымянном острове близ деревни обнаружил останки шести погивших воинов. Останки их перенесли на о. Кижи и предали земле. Так кто же похоронен на о. Кижи и каковы обстоятельства гибели этих людей? На основании изученных мною документов я предлагаю свои результаты по персонификации людей, захороненных в братской могиле [45] .[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

4 февраля 1943 г. из местечка Морнаволок в Пудожском районе вышла диверсионная группа в составе 10 человек с заданием дойти до линии железной дороги, подорвать линию и по возможности уничтожить один из поездов. Группой руководил Хиззат Георгиевич (Гилясович) Фахрутдинов. 8 человек из группы перед этим обучались на учебном пункте в Беломорске. Два человека были переданы Фахрутдинову из партизанского отряда «За Родину!». Дойдя утром до острова Шуневский (в тексте он назван Шунгским) группа после краткого привала в девятом часу двинулась на о. Еглов. Так как впереди по направлению группы была слышна стрельба, то Х.Фахрутдинов принял решение, оказавшиеся роковым: переждать на острове до вечера, а потом двинуться дальше. В 17 часов по лыжне группы пришли финны, около 25 человек. По ходу боя два человека Ш.Мухамедзянов и И.Юркин – были убиты. Сам Х.Фахрутдинов и политрук Волченко были смертельно ранены. Фахрутдинов отдал приказ взорвать рацию и всем уцелевшим отходить. На поле боя остались четверо: Х.Г.Фахрутдинов, Ш.Мухамедзянов, И.И.Юркин, политрук Волченко. Уходили шестеро уцелевших бойцов. Первая группа: В.Т.Заплатин, Ф.Н.Никитин, В.С.Михайловский. Вторая группа: Г.И.Садковский, радист Токуев, С.Н.Еремеев (раненый). Первая группа прибыла на базу 6 февраля около 11 часов утра. Из второй группы пришел только Г.И.Садковский. Радист Токуев и С.Н.Еремеев пропали без вести. Исходя из этих данных, я делаю вывод, что в бою у д. Еглово были убиты и похоронены: Х.Г.Фахрутдинов, Ш.Мухамедзянов, И.И.Юркин, политрук Волченко. Можно предположить, что раненый С.И.Еремеев и радист Токуев были взяты финнами в плен и после допроса расстреляны на Еглове, где и были похоронены. Исходя из показаний переводчика Павлова о том, что на Волкострове допрашивали трех человек из группы Фахрутдинова, один из которых был татарин, можно предположить, что этим татарином был Ш.Мухамедзянов или сам Х.Фахрутдинов. Так что, по моему предположению, в братской могиле на о. Кижи похоронены:

1. Фахрутдинов Хиззат Георгиевич (1917–1943)
2. Юркин Иван Иванович (1924–1943)
3. Мухамедзянов Шарипьян (1924–1943)
4. Еремеев Сергей Николаевич (1924–1943)
5. Волченко. Политрук (…. — 1943)
6. Токуев (радист) (…. — 1943)

* * *

В 20–х числах июля 1944 г. части 32 армии под командованием генерал–лейтенанта Ф.Ф.Гореленко освободили Медвежьегорск и повели наступление на запад и юго–запад. Финские войска заблаговременно без боев эвакуировались из Заонежья. Сразу отметим, что с начала и до конца оккупации в районе Кижских шхер не было значительных боев, могущих причинить большой материальный ущерб, но тем не менее военная обстановка и оккупационный режим никак не способствовали процветанию края [46] . Погибло большое количество людей, причем не только на фронте, но и от голода и болезней в концлагерях, куда силой было загнано большинство жителей Заонежья, оказавшихся в оккупации. Если учесть значительные масштабы репрессий в Заонежье в 1930–е гг., то наряду с оккупацией, эти два фактора, на мой взгляд, являются главными для понимания того, почему Заонежье так и не воспряло после Великой Отечественной войны, хотя бы на уровне начала 1930–х гг.

Приложение 1

Воспоминания малолетних узников финского концлагеря №5 в Петрозаводске 1941-1944 годов Вилена Ивановича Мишина и Александры Александровны Мишиной

В.И.: Нас у матери было трое. Я самый старший. Одной сестре было три года, другая только родилась. Папа в армии. Куда нам бежать? Когда финны пришли, нас они из Вознесенья вывезли в Петрозаводск в ноябре 1941 года. Снегу ещё не было, а морозы уже сильные стояли.

В Петрозаводск привезли на площадь Ленина к Парку пионеров, где двухэтажные дома: меня, двух сестёр, маму, дедушку и бабушку. Они на барже ходили, дедушка шкипером, а бабушка помощником шкипера. А перед оккупацией они пришли в Вознесенье. Их и взяли вместе с нами. Дедушку в Петрозаводске куда–то забрали и от нас отделили. Мы сначала жили в одном из домов недалеко от Парка пионеров. Лагеря были не построены ещё. А потом нас перевели в 3–й лагерь на улице Льва Толстого, от железнодорожной линии вниз. Дома были обнесены колючей проволокой.

Дедушку к нам привезли только в январе 1942 года. Он недолго пожил, быстро умер. А мама умерла 2 августа 1942 года. Сёстры умерли, ещё дедушка был жив. Я остался вдвоём с бабушкой.

Как мама умерла, бабушка сходила и попросила, чтобы нас перевели в 4–й лагерь, где кинотеатр «Сампо», станция Голиковка. Там у мамы сестра была. Нас туда и перевели. Но жили мы там недолго. Нас направили в 5–й лагерь. Это там, где сейчас Пятый посёлок. До войны он назывался Новый железнодорожный посёлок, а уж после финского лагеря так и остался Пятым посёлком. Нас туда привезли осенью 1942 года. На лошадях везли через Ямку и площадь Ленина.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Мы жили в 33–м бараке. Теперь этих бараков нет. В бараке было 13 комнат. Нас в комнате, примерно 20 квадратных метров, было четыре семьи. Мы с бабушкой и тётя, одна женщина с сыном и свекровью, ещё одна женщина, и ещё одна. Туалет был на улице через дорогу. Воду приносили из большого бака на улице.

Взрослые ходили на работу под конвоем. Детей на работу не гоняли. В лагере были в основном женщины, старики и дети. Мужчины были в лагере между Виллагорой и Кутижмой. Продукты давали один раз в месяц.

А.А.: Готовили баланду, мука с водой да соль. Иногда хвост гнилой селёдки давали. Потом уже стали кормить хорошо, благодаря Красному кресту. Это уже в 1943 году стало. Маннергейм тогда же летом 1943 года приезжал. В лагере было восемь тысяч людей, осталось четыре тысячи. Умерли в основном в первый год.

В.И.: Маннергейм приехал летом 1943 года на старый вокзал. Машин очень много подъехало. А в лагерь они прошли вдвоём по главной нашей улице Профсоюзной. Заходил он в мастерскую, где женщины корзины плели, пояса ткали. В мастерской он поздоровался с девчонками, которым было лет по 16: «Здравствуйте, дети солнца». Мне об этом сами девчонки рассказывали. А с нами он не разговаривал.

А.А.: Был он высокого роста, плечистый, красивый мужчина. Одной руки, наверное, нет. Она в перчатке была. Народу за ним очень много ходило. И мы в том числе. Никто не разгонял.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

После этого стали давать галеты, сыр, вкусный такой, в деревянных коробочках, муку. Мы ватрушки стали печь. Всего стало хватать. От голода и холода умирать уже перестали. Кто в лагере родился, тем молоко давали. Вообще, кто из детей был посильнее, те и выжили.

В.И.: Нам финны разрешили играть в лагере, но только, чтобы после себя никакой грязи не было. Чтобы вся грязь была убрана. Играли в лапту, чижика, зубарики. А утром все дети знали своё дело. Брали мётлы, лопаты и начинали убирать территорию. У нас всегда было очень чисто. Мы, дети, занимались уборкой всегда с удовольствием. Надо ведь было что–то делать. Просто так финны нас никогда не обижали. Но, если под колючую проволоку сбежишь в город и тебя поймают, то розги и в будку (карцер).

А.А.: У меня брат (р. 1930) с сестрой (р. 1928) часто под проволоку ходили. Просили хлеба в городе.

В.И.: Я сам тоже ходил, просил. Отбой был в 9 часов. Если к 9 кто–то не явился, поймают – и розги. На улицу весь лагерь выведут – провинившегося на скамейку и 25 розог. Кто–то вынесет, а кто–то и нет. Умирает. Шлангом били. Штаны не снимали. Наказанные в будке сидят. Утром староста приходит и спрашивает, кто за что сидит. И назначает: 10–15–20–25 розог.

Один парень по кличке «Ляпа» как–то, провинившись, наложил себе в штаны кожи, а палач Вейкко, когда начал пороть (15 розог), почувствовал, что там что–то подложено, и заставил снять штаны. Когда кожа была обнаружена, начальник лагеря приказал дать ему 50 розог. Недели три он лежал после этого.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

У нас в лагере финны сделали «дивизию» из пацанов с восьми лет и старше. К 8 часам утра мы должны были приходить в свои «полки». Особенно ничего такого не делали, в основном занимались строевой подготовкой, с 8 до 12 часов. Занимался старичок из лагерников. Изредка нашу «дивизию» построят и проверяют, кто как ходит. По Профсоюзной улице маршем ходили. А потом соберут нашу дивизию и под конвоем на Сулажгору драть новую кору. Такая дивизия только в 5-м лагере была. Больше такого не было.

А.А.: Вокруг лагеря были вышки, стояли вооружённые охранники. Сестре 14 лет было. Она как–то под проволоку лезла. Это заметил охранник и выстрелил. Бабушка потом эти дробины у неё из ноги выковыривала. В баню гоняли целыми бараками: мужчины, женщины, дети. Один таз воды давали. Что хочешь с ним, то и делай. А бельё – в жарилку. У кого вшей найдут, того крест–накрест выстригут, и во «Вшивый городок». Это, где сейчас школа милиции, на улице Щорса. У меня волосы длинные были, косы толстые. Мама мне их керосином мыла, а потом водой с мылом. Когда выгоняли в баню, то в нашем бараке жгли серу. Иногда целую неделю. А мы в другом бараке. В бараках на полу не разрешали держать ни половиков, ни дорожек, чистота была. Финны платочком проверяли. Проведут белым платочком, и чтобы ни пылинки не было.

Школа у нас была зимой 1943–1944 года на Щорса. Преподавала Раутио, жена Виктора Адамовича Раутио, переводчика. Школа была до трех классов. Большинство из нас было в первом классе. Одна учительница всем преподавала русский язык и закон Божий. Церковь была в 34–м бараке, служил старичок из лагеря. Со стороны никого не брали.

В.И.: Все знают о том, что в Петрозаводске было шесть лагерей. Но был и 7–й. О нём мало кто знает. Двухэтажный дом буквой «П» на Перевалке. Секретный. Там в основном были приговорённые к смерти. В лагерях было много молодых замужних женщин, которые убегали и пытались перейти линию фронта. Их ловили – и в этот лагерь. А мужчин молодого возраста было очень мало в лагере. Почти не было.

Для меня самые страшные воспоминания о войне не лагерь, а обстрелы Вознесенья, когда стреляют и финны, и немцы, и наши. Особенно страшно, когда наши. Вдруг да в нас попадут.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

А освободили нас как? Утром проснулись – финнов уже нет. Накануне староста барака предупредил: «На улицу не выходите. Будет стрельба». Финны ушли ночью, около 4 часов утра. За собой взорвали линию и водокачку. Кусок лестницы от водокачки залетел на барак. Когда они ушли, наши катера подошли вечером в тот же день. Одна женщина из нашего барака из окна выставила красный флаг. Так что сразу было видно, что здесь свои. Мы увидели наши катера, когда они ещё были у Ивановских островов. Увидели и побежали встречать. Встретили и с моряками шли до площади Ленина, где был митинг.

Приложение 2

Воспоминания жительницы Медвежьегорского района Александры Михайловны Ворониной, уроженки деревни Сенная Губа, 1915 года рождения, об Оленеостровских разработках [47] , оккупации Заонежья и жизни в финском концлагере

До 1935 года я работала в колхозе, а потом вышла замуж за Василия Владимировича Воронина (р. 1904) и переехала на Оленьи. Сперва, правда, в Воробьи переехали, где жил свёкор. Корова да нетель была. Корова отелилась, две коровы стало. Бабка корову доила, хлеб пекла. А я жила здесь до осени 1935 года, а муж с Оленьих ходил домой. Это километров шесть, наверное. Каждую ночь приходил.

А осенью переехали на Оленьи. Корову нам свёкор дал. Муж работал бурщиком, а потом мастером–взрывником. В 1935 году я родила мальчика. Четыре с половиной месяца жил и помер. Родимец был. Муж очень любил детей. Говорил, что пятеро–шестеро должно быть. «Ребят нет, так какая жизнь?»

В Оленьих я сперва работала на разных (работах – Б.Г.). До меня выпиливали за смену по шесть кубометров дров. А мы стали выпиливать по 20 кубов за смену, а потом даже по 45 кубов. Муж был мастером. Говорил, что не буду записывать: столько невозможно. Невозможно так работать. А Ульмер (он до сих пор жив, в Кургеницы летом приезжает) говорил, что не силой надо работать, а ловкостью. Он может подтвердить.

Финнов было много. Они все работали рабочими, мастерами не работали. Работали очень хорошо. Нормы и заработки ежедневно выводили. Женщины–финки были такими же стахановками, как и я. А в праздники нам почёт и уважение: бесплатно нас угощали. Когда началась война, то финны, которые остались, говорили, что под финнами не оставайтесь: у них очень жёсткая политика.

Перед войной жили неплохо. Корова была, две козы, поросёнка держали. Колбасу свою делали. Хорошо жили. Но вот… Работала всё. Двоих детей похоронила. В ясли принесёшь, а их там так оденут… Простужаются дети. В 1941 году в сентябре эвакуация. Хлеб на дорогу давали. Я хлеб–то получила, а 14 сентября и родила Галю. Никуда и не поехала. Семей десяток осталось. Никуда не поехали. Приехал татинька (свёкор) и говорит: «Поедем в Воробьи». А мужика–то моего ещё 4 августа взяли в армию. До этого косить не разрешали, а тут разрешили косить. Я ещё сена корове успела накосить, а через месяц родила. Мебель, которая была, свёкор тоже в Воробьи перевёз: стол красного дерева; шкаф платяной, по заказу сделанный, письменный стол, кровать с пружинным матрасом. Мы работали на скотном с Ольгой Конашковой, доярками. Финны хотели нас здесь и оставить. Землю стали делить, бывшую колхозную. Свёкор пришёл с собрания и говорит: «Я земли много отхватил». А я ему и говорю, что землю–то надо обрабатывать, а кто у нас её обрабатывать–то будет.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Свёкор, когда сдал лошадь в колхоз, то и работал в колхозе с лошадьми. Всегда своего берёг. Если кому давал, то всегда говорил: «Вы, ребята, осторожно, особенно на поворотах, ноги ей не сбейте».

Коня обратно свёкор со скотного привёл. Хотелось единолично пожить. Да и коров привёл. Тогда 30 финнов жили у Трофимовых, а 30 где–то на Оленьих. Каждый день баню топят, голые по льду катаются. Время от времени они менялись: те туда, эти оттуда. Про наших коров финны сказали: «Они ваши? Ваши. Вот и держите их у себя».

Мы с Ольгой как–то носили воду на скотный, смотрим, финны бежат, кто как, кто на дровнях, а на дровнях печка топится. Сами. Как сумасшедшие в Великую гонят, маскхалаты не застёгнуты. Оказывается, наши пришли в Сенную, а финны оттуда удрали. А если бы наши тогда не пришли, то и нас бы в лагерь не отправили.

Наши пришли. Попьянствовали в Сенной да и ушли. А нас собрались в лагерь отправлять. Мы узлы уже собираем, тут приходят два финна, лялякают. Один и говорит: «Воронина это ты, что ли?» «Я». Оказывается, Тойвола в Оленьих с нами работал. Дети, жена были. А тогда, ещё даже никого не эвакуировали, а финнов всех с Оленьих вывезли. «А ты можешь остаться с коровами?». «Одна не останусь. Только если татоньку оставите». «Оставим. Сено возить будет». Ушли, а в деревне им сказали, что как она будет ходить к коровам, у неё ведь ребёнок маленький. Снова финны приходят и говорят: «Вы не можете ходить за коровами, так как у вас ребёнок маленький. Может быть, вас в Сенную портнихой?» А как я до этого за коровами ходила? Оставили. И меня, и свёкра. Ходили за коровами. И всё равно. Начали эвакуировать. Коров приказали сдать всех в Сенную. Сперва колхозных, потом своих. Свёкор поехал, корову к дровням привязал, а козы в ящике в дровнях. Корова мычит, козы кричат. Как люди. И вот в одно прекрасное время: «Справляйтесь. Повезём вас».

Привезли в Лонгасы. И там оставили. Три недели там жили. Думали, там и проживём. У Мясниковой жили. Ольхина Варуша, пятеро детей, тоже с нами на Оленьих работала. Дед их пойдёт в Сенную, принесёт коровью голову, разделает, и все едим. Лошадей пригнали с Великой. Скоро Пасха. Баню натопили. Думали, тут и останемся. А нас вот на дровни и в Петрозаводск. Вещей почти что никаких не разрешили. И швейную машинку, и всё–всё оставили. На лошадях нас привезли в Клименицы. На лошадей только узлы клали, а мы пешком шли до Климениц. Пришли машины из города. Щели во льду были, так доски на лёд клали. Апрель месяц. Валенки новые были, так до голенищ воды. Машин десять было. Галю военный на руки взял. Я испугалась. До Петрозаводска ехали: я с Галей на одной машине, узлы на другой, свёкор на третьей.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Подъехали к одному лагерю. Нас не принимают. Места нет. Разгрузили у штаба на Олонецкой улице и в лагерь №7. Варуша начала ругаться, так ей финн плёткой по заду огрел.

Лагерь №7 на Перевалке, улица Фурманова. Пожили в седьмом, потом нас в №6 на Чапаева перевели. В квартиру трёхкомнатную. 12 человек жило. Маленькие дети. Работали не все. Кто работал, тому паёк давали больше. Нерабочих назначали полы мыть или вагоны разгружать. Норму хлебную давали мукой или галетами.

Свёкор вместо меня ходил вагоны разгружать. С ребёнком всё равно кто–то должен оставаться. Хлеб давали чаще мукой, иногда прямо чистые отруби, а иногда белая мука, чистая пыль. Свёкор сказал: «Не ходи никуда, пеки хлеб, а я вместо тебя». Я пекла хлеб типа французских булочек. Булочка одна на двоих. Да эту половинку ещё надо разделить на три части, на три раза в день. «Татонька, давай ещё по кусочку». – «Режь для себя – у тебя ребёнок, а мне хватит».

В 1942 году финны сказали, кто хочет рожь убирать, езжайте к себе домой на осень. Свёкор и поехал. Как их в Кургеницах заперли, так он дома своего и не увидел. Привёз немного ржи. По колоску собирал. Из дому сущику (сушёная рыба. – Б.Г.) немного было взято. Дед меленку кофейную маленькую нашёл. Я на меленке намелю сущику да похлёбку и сварю. Нам иной раз и колбасу давали. Говорят, что человеческие ногти и пальцы в них находили. Галя маленькая любила колбасу. Она её и ела. За нормой Маруська Муратова к штабу ходила. С мужиками пойдёт к штабу и принесёт. А потом черпали муку. Последнюю уже ложкой черпают. А вместо гирь камни были. Вывешенные. Весы были. Сахар давали, рафинад. Напоследок, барахло какое было, стала выменивать. Гале – сахар, масло. У неё желудок больной был. Вот ей и надо было.

А свёкор, когда на погрузку первый раз пошёл вместо меня, пришёл живой такой, удачно сходил, говорит. А потом второй раз пошёл, а меня снова хлеб печь оставил. В тот раз он брёвна на станции разгружал. Вечером в парилку надо, а он говорит, что живот болит, лежал уже всё. «Вели, – говорит, – ребятам, которые одёжу в жарилку возят, меня в больницу свезти». Его и свезли. Я к нему ходила. «Лучше, лучше, – говорит, – стало». У него оказывается грыжа была, а он не сказал врачам об этом. А вскоре после этого приходит соседка и говорит, что свёкор твой просит ему сущика сварить и принести. Только я собралась к нему идти, приходит женщина одна и говорит, что свёкор умер. Прихожу. «Где дед?» – спрашиваю. «Убился, – говорят. «Как так? «А так. Пошёл в туалет, пал, головой стукнулся, в сарае лежит». Мария Мореходова говорит: «Пойдём. Вымоем да оденем честь по чести». А на кладбище увозят только в похоронный день. Два дня в неделю похоронные были. Норму на него ещё два дня давали. Я испекла немного да соседей помянуть пригласила. Последний год в лагере это уже был. Финны стали мягче. Наши крест сделали. Оставили на могиле. А Галю ведь я всё это время грудью кормила. А тут я её отучать стала. Как она кричала![текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Жили за колючей проволокой. Если куда–то выходить, то только по пропуску, который надо было выписывать. Гоняли нас в парилку. По несколько домов загоняли. Что было из вещей привезено, то всё нужно было отдавать в жарилку. Потом они снова отдают. Только брать нужно сразу же, иначе потом не найдёшь. В домах стали жечь серу для дезинфекции. Выгонят всех из дому в другой большой дом. Причём выгоняли ночью. Вповалку все лежат. Утром встанешь – «уходите домой». Домой придёшь, дышать нечем. Тошнит.

Ночью квартиры не закрывались. Заходи в любую квартиру. Если у кого–то заперта, сразу сломают. Постоянно ходили с плёткой. Чуть что, сразу плёткой об пол. Я, как раздевалась на ночь, так сразу одежду рядом кладу. Как только слышу, финны идут, за секунду оденусь и встречаю финнов. А другие бабы, если не успеют одеться, на мороз в чём есть, и вокруг дома гонят, плёткой подгоняют. Не дай Бог, если вши у кого обнаружились. Приезжают, хоть и ночью. Все вещи в жарилку. Сперва проверяли, у кого вши или гниды. Сразу же стригли наголо. Некоторые долго ходили с волосами. И я тоже. А потом всех приказали наголо стричь. Галька, была такая, молодая, красивая была, кудрявая. Никак не хотела стричься наголо. Всё равно остригли, как и всех. Заходишь в комнату. Финны по стенам сидят на лавках, а в середине комнаты табуретка. Голую тебя посадят, и стригут наголо. А потом заставляют убрать всё до единого волосика. Убираешь, наклоняешься, а они хохочут.

Мыло перед парилкой давали жидкое. Маленькое, в чём–то мягком, как кусочек сахара. И в парилку. А мы один раз перед этим с Ванькой, ему лет 13 было, свёкра покойного вещи на вышку (чердак – Б.Г.) спрятали.

– «Ванюшка, помоги мне на вышке пол отворотить, да я одёжу деда спрячу». Спрятали. Нас сразу в парилку после этого загнали. А туда раньше не зайдёшь и раньше не выйдешь. Выдавали только один ковшик воды на всё мытьё и один ковшик после мытья. Мужчины и женщины все вместе мылись. Галя, когда болела у меня, я соседку просила взять мне с собой её девочку, здоровую. Только я с ней выхожу из парилки, а мне говорят, что финны у вас на вышке столько вещей нашли и всё выкидали. Из байны придёте, кому–то плёткой достанется. Я думаю, что вот сейчас и получу плёткой. Иду с Галей, смотрю, всё выкидано, а финн плёткой хлещет по одёже. Я подхожу, а он спрашивает: «Твоё?» Я и говорю: «Моё. Свёкор умер, я этого носить не могу. Мне это не надо. Можете себе взять». Отдельные слова я по–фински говорю, сама плачу, Галя на руках. А у него глаза на меня вывалены и говорит: «Матушка, спрячь обратно, я скажу, что дед помер, и это использоваться не будет». Самый злой финн был, а тут чего–то пожалел. Наверное, потому, что сама созналась. Мы с Ванькой всё обратно выносили, и больше нас не трогали с вещами.

Мы жили на Фурманова 15. Напротив нас у финнов землянки были. Девки к ним ходили в карты играть. Ванька как–то взял зеркальце да зайчиков им и навёл в землянку. Финны испугались, что такое, выбежали и кулаками Ваньке грозить начали. Недалеко от нас вышка была, где патруль всегда ходил. Патрули всегда смотрели, как ребята в войну играли. Маленькие ребята вечером палок, камней наберут, а с той стороны карельские ребята придут. Вот и воюют друг с другом. Наши–то ребята за колючей проволокой, а карельские на воле. Как карельские ребята уйдут, наши кричат: «Ура, победа! Русские победили!» Если у кого родственники были карелы или финны, то их из лагеря выпускали. В городе они жили не за колючей проволокой. А так же работали, если не больше. Только это не за колючей проволокой. А тут как–то и патруля нет. Самолёты наши кружатся, а мы выбежали из домов, ума–то нет и кричат многие: «Бомбите их, бомбите». А ведь и в нас попадёт. А финны всё взяли да и уехали на велосипедах. Тут мы и поняли, что вот теперь мы свободны.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Мы не голодовали в лагере. Хотя, конечно, еды было очень мало. Но мы всегда укладывались в норму, и я не сбивалась с нормы никогда. А многие получат норму и всё сразу съедали. Они–то и гибли.

Где–то после лагеря муж приехал с войны. Он в городе поступил начальником пожарной охраны на Урицкого. Домик дали на Урицкого маленький, захудалый. А потом снова поехали на Оленьи. В 1946 году я родила Витю…

• [1] КГАНИ. Ф.29. Оп.1. Д.316. ЛЛ.1-3.
• [2] Там же. Ф.27.
• [3] Там же. Д.3. Л.38.
• [4] Там же. Ф.213. Оп.1. Д.403. Л.9.
• [5] КГАНИ. Ф.2730. Оп.1. Д.1. ЛЛ.21-23.
• [6] Далее цитируется фрагмент списка из справки от 21.05.1942 г. подписанной наркомом ВД КФССР М.Баскаковым. КГАНИ. Ф.2730. Оп.1. Д.1. ЛЛ.4.
• [7] КГАНИ. Ф.213. Оп.1. Д.403. Л.41.
• [8] Там же. Д.1. Л.39.
• [9] Там же. Ф.213. Оп.1. Д.403. ЛЛ.9-10.
• [10] Там же. Ф.213. Оп.1. Д.27. Л.35.
• [11] Там же. Ф.2730. Оп.1. Д.27. Л.39.
• [12] Там же. Д.27. Л.43.
• [13] Там же. Д.117. Л.6.
• [14] Там же. Д.145. Л.3.
• [15] Там же. Д.27. Л.6.
• [16] Там же. Ф.2730. Оп.1. Д.27. Л.36.
• [17] Там же. Л.215.
• [18] Там же. Д.145. Л.25.
• [19] Там же. Л.13.
• [20] Там же. Д.117. Л.7.
• [21] Там же. Д.3. Л.30.
• [22] Sergelius Nina. Silla kertaa lentaja ei houdattanut kaskya // Carelia. 1999. №1. S. (Перепечатка из шведской газеты "Hufvudstabladet") 20.09.1998; Гущина В.А., Гущин Б.А. Рука не поднялась на красоту // Альманах "Чело". №2. Новгород. 2001. С.; Гущина В.А. Бомбы для Кижей // Север. 2001. №3. С....
• [23] КГАНИ. Ф.2730. Оп.1. Д.3. Л.30.
• [24] Там же. Д.27. Л.21.
• [25] Там же. ЛЛ.13-14.
• [26] Там же. Д.3. Л.65.
• [27] Там же. Д.4. Л.21.
• [28] Там же. Д.2. Л.4.
• [29] Там же. ЛЛ.20. 29.
• [30] КГАНИ. Ф.2730. Оп.1. Д.27. Л.4.
• [31] Там же. Л.37.
• [32] Там же. Л.41.
• [33] Там же. Д.215. Л.28.
• [34] Там же. Д.145. Л.7.
• [35] Там же. Ф.29. Оп.1. Д.328. Л.21.
• [36] КГАНИ. Ф.213. Оп.1. Д.173. Л.45.
• [37] Там же. Д.3. Л.2.
• [38] КГАНИ. Ф.2730. Оп.1. Д.27. ЛЛ.27-28.
• [39] Там же. Ф.213. Оп.1. Д.620. ЛЛ.19-20.
• [40] Там же. Ф.5425. Оп.1. Д.287. Л.1.
• [41] Там же. Ф.276. Оп.1. Л.55.
• [42] Там же. Ф.213. Оп.1. Д.276. ЛЛ.2-3.
• [43] КГАНИ. Ф.213. Оп.1. Д.276. ЛЛ.2-3.
• [44] Там же. Д.3. ЛЛ.85.
• [45] Там же. Д.380. ЛЛ.13-15 (Рапорт от 14.02.1943 начальника опергруппы партизанского движения при 32 армии Аристова); КГАНИ. Ф.213. Оп.1. Д.173. ЛЛ.147 (Собственноручное показание бывшего переводчика отдела надзора при главной квартире финской армии в Заонежском районе Павлова от 29.08.1944).
• [46] Статистические данные свидетельствуют, что в результате оккупации материальный ущерб в Заонежье составил: жилые здания - 233365 м³, надворные постройки - 112752 м³ (обратим внимание на то, что указывается не площадь, а объем, в результате чего цифры увеличиваются); скот: лошади - 3, коровы - 1396, молодняк - 337, свиньи - 121, овцы и козы - 1628, птица - 415, пчелы - 14 семей. Сельхозпродукты: зерно - 91961 ц, мука - 87. 9 ц, картофель и овощи - 2058. 86 ц, прочие продукты - 386. 1 ц. По колхозам Кижского сельсовета ущерб составил следующие суммы: "Северная искра"(Мальково) - 1308. 5 тыс. руб.; им. Куйбышева (Ямка) - 852. 8 тыс. руб.; "Красная Заря"(Телятниково) - 853. 9 тыс. руб.; "Память Кирова" (Пустой Берег) - 879. 9 тыс. руб.; "Нове поле" (Боярщина) - 591. 6 тыс. руб.; "2-я пятилетка" (Середка) - 433. 8 тыс. руб.; "1-е мая" (Кургеницы) - 1585 тыс. руб.; "им. Калинина" (Воробьи) - 693. 2 тыс. руб.; "Пробуждение" (Липовицы) - 451. 8 тыс. руб. (КГАНИ. Ф.29. Оп.1. Д.328. Л.21).
• [47] Истории Оленеостровских известковых разработок у автора посвящена специальная статья, опубликованная в шестом выпуске "Кижского вестника".