Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Статья подготовлена в рамках проекта РГНФ № 01-04-49006а/С.

Наличие прибалтийско–финских черт в языке заонежан отмечал уже первый собиратель заонежских былин П.Рыбников. Несколькими десятилетиями позже известный русский лингвист А.А.Шахматов объяснял некоторые фонетические особенности в русских говорах Заонежья прибалтийско–финским воздействием. И.П.Гринкова, детально ознакомившаяся с рукописным наследием Шахматова и сама занимавшаяся исследованием севернорусских говоров, писала: «… особенности заонежских диалектов, выявляющие ряд фактов, не свойственных севернорусским говорам, вернее всего следует поставить в тесную связь с местными карельскими диалектами» [1] . В последующие годы убедительные свидетельства прибалтийско–финского воздействия на язык заонежан были выявлены карельскими диалектологами. Обширный набор диалектных заонежских лексем с карельскими и вепсскими истоками содержится в «Словаре русских говоров Карелии и сопредельных областей», пять томов которого увидели свет в последние годы.

На сегодняшний день тезис о прибалтийско–финском наследии в языке Заонежья общепризнан. Знаменательно, однако, что исследователями–языковедами чаще всего не дифференцируются вепсское и карельское начала или же, как, например, в работах Д.В.Бубриха [2] или В.В.Пименова [3] проводится мысль о вепсских истоках языка и особенно топонимии Заонежья. Провести границу между вепсским и карельским элементами в субстратном языке Заонежья действительно не просто, поскольку речь идет о близкородственных языках. В результате топонимная лексика, т.е. слова, наиболее активные в топонимообразовании, восходит к словарному фонду, общему для всех прибалтийско–финских языков и, следовательно, не способна дифференцировать языковые коллективы. Заонежские топонимы Койгуба (кой- ← вепс. koiv, кар. koivu ‘береза’), Габсельга (габ- ← вепс. hab, кар. hoapa, huabe ‘осина’), Лепнаволок (леп- ← вепс. lep, кар. leppa ‘ольха’) допускают в равной степени вепсскую и карельскую интерпретацию. В этих условиях актуален поиск надежных критериев для разграничения.

Анализ конкретного топонимного материала Заонежья позволил наметить те направления, по которым можно сгруппировать факты карело–вепсского языкового противостояния. Среди них, прежде всего, специфические топоосновы, восходящие к оригинальной вепсской или карельской лексике. Таковых немного – и в силу отмеченной уже значительной идентичности карельских и вепсских топонимных моделей, и вследствие ограниченного круга лексем, попадающих в число продуктивных топооснов. Тем ценнее те метки, которые удается обнаружить. К ним относится более 30 надежных карельских, т.е восходящих к лексемам, отсутствующим (и – что важно – отсутствовавшим) в вепсском языке, топооснов.

Среди них основа сало-, причем, очевидно, в значении ‘остров’, т. к. фиксируется в названии острова Салоостров, а также луды Сальная Луда в северо–восточном Заонежье. В карельских диалектах слово имеет значение ‘большой дремучий лес, чащоба’, а семантика ‘остров’ зафиксирована лишь в финских диалектах Саво и Хяме. В связи с этим встает вопрос об истоках топоосновы: было ли значение ‘остров’ присуще карельской лексеме salo в прошлом (на эту мысль наводят названия некоторых островов с элементом salo-, известные в собственно–карельском и ливвиковском ареалах), или здесь наблюдается некое саволакское наследие, которое проникло в собственно–карельский ареал, а затем с собственно–карельским продвижением достигло Заонежья. Однако в любом случае, основа не вепсская.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

К дифференцирующим собственно–карельским тополексемам относится зафиксированное в топонимах Кумбовинья (Сенная Губа), Кумбушка (Вырозеро), Кумбово поле (Кажма) слово kumpu, kumbu ‘холм, пригорок’. Показательно, что из трех карельских диалектов слово бытует только в собственно–карельском и неизвестно в ливвиковском и людиковском. Его нет в вепсском языке. Все это дает полное основание возводить топонимы к карельскому наследию, причем, в его собственно–карельском варианте.

Название расположенного в окрестностях Яндомозера лесного озера Лимбозеро кажется достаточно загадочным, если не знать, что существовал параллельный вариант названия Рымбозеро, отразившийся, в частности, в колхозных списках сельхозугодий и картах, хранящихся в НА РК (фонд 2341). Сосуществование вариантов Лимбозеро и Рымбозеро (из *Римбозеро) связано с известным фонетическим явлением мены р–л в русских говорах Заонежья. Помимо Лимбозера она отразилась в таких топонимах окрестностей Яндомозера как река Нулица ~ Нурица или урочище Лигачевища ~ Ригачевщина. Ее следы отмечены и в лексике, в частности, в областном слове ольга, зафиксированном П.Рыбниковым, а затем попавшем в словари В.И.Даля и Г.Куликовского. В действительности, как показал убедительный анализ С.А.Мызникова, речь идет о фонетическом варианте известного севернорусского диалектного слова орга, служащего для обозначения густого елового леса, поросшей лесом болотистой низины [4] . Возвращаясь к Рымбозеру, следует признать в его основе карельский ландшафтный термин rimpi, rimbi ‘открытое безлесое болото, трясина’. Такая интерпретация подтверждается и ландшафтной характеристикой: озеро действительно окружено непроходимыми болотами.

Приведем в качестве показательного примера дифференцирующей карельской модели также топонимы с основным элементом — лакша (← собств. — карел. laksi ‘залив’): Койлакша, Лапилакша (Великая Губа), Войлакша, Муталакша (Сенная Губа), Кидалакша (Падмозеро). Здесь наблюдается явное собственно–карельское (в противоположность ливвиковско–людиковскому и вепсскому lahti, laht) оформление топоосновы.

В целом из списка, включающего более 30 дифференцирующих карельских топооснов Заонежья, значительная часть представлена в микротопонимах, что свидетельствует в пользу относительно молодого возраста названий и, соответственно, относительной молодости карельских связей в языке и культуре Заонежья. Позволим привести еще несколько примеров: Лехостров (Кажма), Лехтостров (Уница): собст. — кар., ливв. lehto ‘лиственный лес’, горка Еряума (Кижи), порог Юрема (Уница): собств. — кар. jyrahma ‘небольшая горка’, покос Тобий (Кижи): ливв. tobju ‘большой’, поле Пиндера (Шуньга): собст. — кар. piennar, pienner, люд. piendar, pindar ‘край дороги (обочина), поля (межа)’, острова Палляк (Кузаранда), Палляка (Шуньга): ср. производное от paljas ‘голый, без растительности’ paljakka ‘голое, безлесое место’, известное, в частности, в говорах Кайнуу, распространенных на северо–востоке Финляндии, в карельском пограничье; остров Кабак или Кабач, Кабацкая луда (Шуньга): собст. — кар. kabakka, kabakko ‘о рельефе местности: неровный, с ямами и возвышениями’ [5] и даже Садамгуба (Типиницы): ср. фин. satama ‘порт, гавань’.

Другой методический прием связан с избирательным подходом топосистем разных языков к использованию лексики. В самом деле, общим словарным фондом вепсская и карельская система топонимов распоряжаются по–разному. Лексема halla (вепс. hal) ‘мороз, иней’ известна в равной мере и карельским, и вепсским диалектам. Однако она не нашла применения в вепсской топонимии, в то время как в карельской достаточно продуктивна. На карельской территории, примыкающей к Заонежью с северо–запада, т. е. в бассейне Нижней Суны известны руч. Halloja, бол. Hallasuo, заливы Hallaksi, Hallalaksi, остров Hallasuari. Этот ареал, собственно, продолжается в Заонежье, где есть Галгуба, Галайгуба, Галайское болото, Галостров, Галово болото. В вепсской топонимии та же идея – место, подверженное заморозкам – выражается иначе, с использованием лексической модели kulma- ‘холодный’. В Заонежье, таким образом, представлена карельская модель, отсутствующая в вепсской топосистеме.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В этом же ряду карельских топонимов должны, видимо, рассматриваться возникшие метафорическим путем наименования известных в разных углах Заонежского полуострова горок Мальяшка, Мальяха, Малля, восходящих к карельскому malja ‘чаша, чашка, миска’. Вепсское лексическое соответствие mal не получило распространения в вепсской топонимии.

Метод выявления дифференцирующих основ сопряжен с ареальной методикой исследования, т. е. выявлением путей проникновения дифференцирующих топонимных моделей в Заонежье. Показателен в этом контексте ареал распространения топонимов с основой haiseva, haisija ‘пахнущий, пахучий’. Исследования известного финляндского топонимиста Э.Кивиниэми показали, что эта выраженная причастием модель используется на территории Южной Финляндии и Приладожья для называния зарастающих мелких водоемов или болотистых мест с имеющей неприятный запах водой [6] . Оттуда она распространяется в Карелию и представлена, в частности, в бассейне Суны (данные Д.В.Кузьмина).

В Заонежье, судя по нашей картотеке, карельская основа haisija воплотилась по крайней мере в трех топонимах северо–восточного Заонежья. Это покос Гайжеги в окрестностях Юсовой Горы в Кузаранде, а также озеро Хашезеро и обширный полуостров Ажебнаволок у Шуньги. Этимология первого из этих названий не вызывает особых сложностей, поскольку оно было воспринято в русскую систему имен в полном соответствии с фонетическими закономерностями карельско–русского языкового контактирования. Два других требуют некоторых пояснений. Во–первых, они, безусловно, связаны между собой генетически: название расположенного в основании Ажебнаволока озера Хашезеро (мотивом называния послужил, видимо, запах озерной воды, вызванный зарастанием мелководного водоема, особенно в его южной части) послужило некогда основанием для рождения названия полуострова. Разный же фонетический облик топоосновы связан с закономерностями как рождения топонимов в карельской языковой среде, так и с последующей адаптацией его к русской системе названий.

В Хашезеро сохранился начальный согласный карельской топоосновы, утраченный Ажебнаволоком, который, в свою очередь, сохранил ее конечную огласовку. Карельский оригинал Хашезера выглядел, очевидно, как *Haisija/jarvi, в котором произошло наложение идентичных по звучанию последнего слога топоосновы и первого слога детерминанта (т. н гаплология): *Haisija/jarvi > *Haisi/jarvi > Хаш/езеро. В основе Ажебнаволока реконструируется карельское *Haisija/niemi (niemi ‘мыс, наволок’), в котором по законам фонетической интеграции конечное — ja переходило в — га. На это указывают зафиксированные в старых источниках варианты Кажакгуба (1496) и Важогнаволок (1718) [7] . В свою очередь, взаимозаменяемость г ~ в ~ б в севернорусских говорах объясняет появление б в Ажебнаволок. Утрата же начального h связана с передвижкой ударения в русском варианте названия на второй слог, что ослабило звучание и без того слабого карельского h. Показательно в связи с этим, что в источниках XV–XVII вв. Ажебнаволок зафиксирован в варианте Жабнаволок [8] , с утраченным полностью вследствие передвижки ударения первым слогом.

Пример с Хашезером свидетельствует о том, что в анализе топонимов ареальное исследование идет рука об руку с этимологическим. С одной стороны, ареалирование – одно из необходимых условий этимологических штудий в топонимике, т.е. расшифровки содержания топонима. Оно устанавливает некие объективные рамки анализа и обеспечивает достоверность этимологии. С другой стороны, во многих случаях только в ходе этимологического анализа реконструируется изначальный облик топонима, что позволяет ввести его в ряд однотипных образований, формирующих определенный ареал.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Третий критерий для различения карельского и вепсского начала в топонимии Заонежья – фонетический, основывающийся, с одной стороны, на звуковой специфике вепсского и карельского языка, с другой, на законах севернорусской фонетической обработки прибалтийско–финских оригиналов. Проиллюстрирую сказанное одним показательным примером – названием деревни Рим, входившей в Вырозерский куст поселений. Деревня находилась на краю обширного болота Залебежский или Римский Мох, что дает основание связывать ойконим с прибалтийско–финским словом rame (вепс. ram-) ‘болото, поросшее чахлым лесом’. При такой интерпретации возникает, однако, одна сложность фонетического порядка: прибалтийско–финское a в Заонежье приобретает вид e, но не и: Мендостров (mandy, mand ‘сосна’), Сергозеро (sargi, sarg ‘плотва’), Нелгозеро (nalga, nalg ‘голод’ – основа, использовавшаяся, как правило, для называния бедных рыбой озер). Эту сложность можно преодолеть, если обратить внимание еще на одну примечательную деталь фонетической системы Заонежья: прибалтийско–финский дифтонг ie воспринимается здесь в русское употребление как и: урочище Литяги (liete, lieteh ‘мелкий песок’), мыс Пиннаволок (pieni ‘маленький’) и др. В ряду последних заманчиво рассматривать и топоним Рим как восходящий не к вепсской или южнокарельской основе с гласным a (ram-), а к собственно–карельской, имеющий вид rieme. Фонетический облик топонима несет указание на языковые истоки названия. Кстати, вывод о собственно–карельском происхождении топонима Рим поддерживается названием самого куста поселений Вырозеро, которое в письменных источниках XVI–XVII вв. известно как Вирозеро. В основе топонима собственно–карельское слово viera ‘кривой, изогнутый’ (при вепсском var). Этимология поддерживается кривой, дугообразной формой озера, ныне называющегося Ганьковским [9] .

Подведем некоторые итоги. Вепсско–карельская дистрибуция на деле выливается в поиск критериев, разграничивающих вепсские и собственно–карельские топонимные типы. Понятно, почему это происходит: вепсское наследие в ливвиковском и людиковском не позволяет провести границу между вепсским и карельскими элементами в полной мере корректно. Собственно–карельские элементы представлены практически на всей территории Заонежского полуострова. При этом на западе Заонежья они выступают в людиковском контексте, который на востоке и северо–востоке Заонежья менее выражен. Анализ топонимии свидетельствует в пользу присутствия в ней мощного карельского элемента, формировавшегося в ходе неоднократного карельского внедрения в регион. Надо полагать, большое значение в карельском освоении Заонежья сыграли XVI–XVII вв., когда происходил значительный отток карельского населения из Северо–Западного Приладожья.

В этой связи следует отметить, что вепсское наследие в языке и топонимии Заонежье, видимо, носит более ограниченный, более размытый характер, чем традиционно представляется. Оно просматривается в некоторых раразрозненных топоосновах, восходящих к дифференцирующим вепсским лексемам:

• дер. Пурдега, мыс Бурднаволок (Кажма), покос Бурда (Яндомозеро): вепс. purde ‘ключ, родник’, слово неизвестно в карельских говорах, однако присутствует в качестве топоосновы в людиковском ареале, где, видимо, может рассматриваться как вепсское наследие.
• зал Кара, мыс Карнаволок (Толвуя): вепс. kara ‘небольшой залив, бухта’. В другой связи нам уже приходилось отмечать, что являясь обычным, широко распространенным на вепсской территории и неизвестный в целом карельскому языку, слово в то же время присутствует – в качестве вепсского наследия – в топонимии на людиковской территории, а также русских Заонежья и Пудожья [10] .
• покос Парчема: вепс. parccom ← *parzcom ‘место заготовки леса’.

При анализе топонимии Заонежского полуострова складывается впечатление, что на большей части этого региона не произошло непосредственного вепсско–карельского контакта. Поскольку русская колонизация севера прошла практически по тем же путям, которые были освоены вепсами, то уже рано начинается их обрусение. В результате карелы, продвинувшиеся в Заонежье из Приладожья, соприкоснулись здесь уже с обрусевшими (или в значительной степени обрусевшими) вепсами. Это значит, что вепсская по происхождению топонимия воспринималась карелами через русское посредство. На основной территории Заонежья не сложилась людиковская речь, которая, как известно, является результатом карело–вепсского языкового сплава. Лишь на западе Заонежья вепсско–карельское контактирование происходило напрямую, без русского посредства.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

• [1] Гринкова Н.П. К изучению олонецких диалектов // А.А.Шахматов 1864-1920. Сборник статей и материалов. Под ред. акад. С.П.Обнорского. М.; Л. 1947. С.390.
• [2] Бубрих Д.В. Происхождение карельского народа. Петрозаводск. 1947.
• [3] Пименов В.В. Вепсы. Очерк этнической истории и генезиса культуры. М.; Л. 1965.
• [4] Мызников С.А. Лексика прибалтийско-финского происхождения в былинах (по записям П.Н.Рыбникова и А.Ф.Гильфердинга) в русских говорах Обонежья // Лексический атлас русских народных говоров (Материалы и исследования 1999). Санкт-Петербург, 2002. С.88-89.
• [5] Основа хорошо известна, например, в топонимии Валаама, где она привязывается к островам, причем таким, которые при приближении к ним по воде выглядят как ряд холмов, бугров, т.е. возвышения чередуются с участками низинного рельефа. - См. подробнее Муллонен И.И. Карельская топонимия Валаама // Прибалтийско-финское языкознание. Сборник статей, посвященный 80-летию Г.М.Керта. Петрозаводск, 2003. С.50.
• [6] Kiviniemi E. Suomen partisippinimistoa. Ensimmaisen partisiipin sisaltavat henkilon- ja paikannimet. Helsinki; 1971. S.95-98.
• [7] Витов М.В. Историко-географические очерки Заонежья XVI-XVII веков. Из истории сельских поселений. М., 1962. С.257, 259.
• [8] Там же, с.261.
• [9] Муллонен И.И. Вырозеро // Кижский вестник. №5. Петрозаводск. 2000. С.157-165.
• [10] Муллонен И.И. Топонимия Присвирья: Проблемы этноязыкового контактирования. Петрозаводск, 2002. С.162-165.