Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Статья написана по экспедиционным материалам, хранящимся в личном архиве автора.

Двадцатое столетие стало тем рубежом, когда постепенно исчезла русская эпическая традиция. Новая социально–экономическая ситуация в стране в корне подорвала традиционный быт деревни, ее культуру. Словно угли от некогда сказочно красивого костра еще теплились кое–где очаги народной поэзии, но былого величия уже, конечно, не было. В сообщении внимание привлекается к малым поэтическим формам – песням, прибауткам, частушкам и присловьям. Именно эти жанры продолжали существовать в народе в условиях господства тоталитарной идеологии, под жесточайшим прессом новых государственных институтов.

Как известно, малые поэтические формы являются наследием старой культуры. В них легко обнаруживается многое из предыдущих эпох: это и смеховая культура скоморохов, и полемический дух апостолов старообрядческого сопротивления, элементы поведения дружки на свадьбе, и, разумеется, давние традиции ярмарочного и балаганного фольклора или искусства так называемых балаганных «дедов» [1] .

То, что в Заонежье сохранились и довольно долго бытовали традиции ярмарочного фольклора, естественно, никого не должно удивлять. Как известно, именно здесь на протяжении нескольких столетий проводились знаменитые шуньгские ярмарки – одни из крупнейших на Русском Севере. Сама специфика ярмарочной торговли способствовала появлению талантливых раешников и балаганных «дедов». Да и сами торговцы, озабоченные сбытом своих товаров, в большей или меньшей степени использовали приемы ярмарочных артистов, а отдельные продавцы и сами становились ярмарочными актерами. Там же, на ярмарках, скорее всего, и «озвучивались» впервые местные присловья, топонимические прозвища и частушки. Вот типичный пример заонежской топонимической частушки:

На Порожке, на ПорожкеНету водушки ни ложки,Ни коровы, ни быка,Не хлебают молока.

На местных церковных и часовенных праздниках также устраивались массовые представления с театрализованными сценками и выступлениями деревенских «актеров».

С установлением советской власти традиционные жанры фольклора и народного творчества подверглись ревизии со стороны проводников новой идеологии. При этом новые государственные институты целеустремленно искореняли привычный уклад крестьянской жизни, включая праздничную и игровую стихию. В создавшейся обстановке наследники старой культуры непременно становились общественными изгоями, правда, не лишаясь при этом народной симпатии и сочувствия. Их стихийный протест принимал нередко дерзкие формы на общем фоне социального конформизма и постепенного примирения с действительностью.

Память людская не в состоянии передать полный образ заонежской деревни и ее обитателей, но тем не менее информаторы красноречиво сообщают о неизгладимом впечатлении поступков народных самодеятельных поэтов (применим это обозначение) на современников.

Одним из наиболее ярких поэтических самородков Заонежья был Степан Кузьмин, более известный в крае как Ботвинский Барашек. Родом Кузьмин был из деревни Ботвинщина, что неподалеку от озера Падмозеро. Рассказывают, что он партизанил еще в Гражданскую войну, чем особенно гордился:

Я хоть и баран, но красный партизан!

Хороший баянист, рассказчик, потешник Кузьмин, несомненно, владел даром мгновенного сочинительства различных прибауток, дразнилок, присловий, прозвищ и частушек. Талант Степана Кузьмина был настолько велик, что Барашек мог удерживать внимание аудитории в течение нескольких часов. Степану Кузьмину приписывается сочинение песни «Как во Толвуйском Бору». Кстати, деревня Толвуйский Бор находится в шести–семи километрах по прямой от Ботвинщины. Песни Кузьмина – прекрасный образец смеховой культуры заонежан. Сочиненная на заонежском диалекте песня «Как во Толвуйском Бору» содержит немало поэтических находок, интересных образцов заонежской речи, при этом она сохраняет близость к искусству балаганных «дедов» и раешников. Приведу лишь один пример типичного оксюморона из песни, где рассказ ведется от лица бедного жениха–авантюриста, который сватается в богатый дом:

Я не пьяница, не вор, а скотины полный двор, у соседа.Есть кобыла беговая, брюхом межи задевая, – это наша!

Для сравнения хочется привести образец раешного стиха, цитируемого П.Г.Богатыревым в одной из своих статей:

Лошадь – от одна пегая, со дворца бегает,А другая – чала, головой качает [2] .

В послевоенные годы Степан Кузьмин сменил несколько занятий – был сапожником, скупщиком шкурок домашних животных. Старожилы Заонежья до сих пор вспоминают его «фирменные» обращения:[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Бабицы, нет ли у вас скота – кошки да кота?Сделаю благодать –Не будет ни пакостить, ни срать!

В 1947 году в самодеятельном спектакле «Заонежская свадьба», поставленном на сцене районного Дома культуры в Великой Губе, Степан Кузьмин играл дружку. Играл свою роль, видимо, мастерски, если его выступление помнят поныне. Проживая в районном центре, не жаловал Кузьмин и районную власть:

Председатель РИКа – шишка не велика,Ему б лопату дать да землю покопать!

Степан Кузьмин сумел избежать преследования властей, другим же его современникам – самодеятельным поэтам – пришлось пройти сквозь череду испытаний в виде лагерей и тюрем. Так, колхозный бригадир Григорий Лаптев из деревни Рамполь пострадал (так полагают отдельные информаторы) из-за собственной сатирической частушки:

Едет Сталин на баране,У барана один рог.Ты куда, товарищ Сталин?Раскулачивать народ!

Лаптев был арестован 28 февраля 1938 года, а уже 8-го марта того же года расстрелян в Сандармохе под Медвежьегорском. Его сын Платон Лаптев отсидел в тюрьме 6 лет тоже за вольные стишки:

В колхоз пошла – юбка новая,А с колхоза шла – жопка голая.

Григорию Селифанову из Шуньги, узнику сталинских лагерей, приписывается одна из песен, известных на Падмозере. Привожу лишь часть песенного текста:

Мчали нас на машинах немецких,Мимо Падьмы, где срок отбывал.Все сожгли, одни трубы остались,И я Падьмы тогда не узнал.Был закон от седьмого–восьмого,Его Сталин проклятый издал.И вот этим проклятым закономВ лагеря миллионы согнал.Вот режимчик создали Советы,За малейший проступок в тюрьму!Люди стали бояться друг друга,Все спасали лишь шкуру свою.

Подобное сочинительство стоило многим авторам жизни. Так, в 30–х годах в деревне Красная Сельга было арестовано 9 человек мужского пола, в основном людей, владевших даром импровизации.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Уже в послевоенный период в поселке Ламбасручей был известен своим импровизационным искусством Александр Федосков (родом из деревни Красная Сельга; его отец сгинул в лагерях в числе уже упомянутых жителей деревни). Хочется процитировать один из опусов Александра Федоскова:

Ламбасруцкую деревнюМожно городом назвать:Ходят сюды теплоходы,Канифольные заводы,Лесопильный-то какой!Закачаешь головой.

Из разговоров с жителями Заонежья возникает определенная картина: практически в каждой деревне был свой народный сочинитель, а то и несколько.

Напрашивается вопрос: следует ли считать творчество народных самодеятельных поэтов из Заонежья современным фольклором? Мне кажется, следует. Во-первых, мы имеем в данном случае только устную традицию бытования их наследия; во-вторых, творчество деревенских поэтов абсолютно традиционно, оно наследует приемы, а порой и образную систему предшествующей эпохи, и в-третьих, в лице наших героев мы имеем дело с проявлениями народного творчества представителей севернорусской деревни, а стало быть, с наследниками великого фольклорного материка прошлого. Еще В.Г.Базанов, характеризуя фольклор как коллективное творчество, тем не менее предостерегал от желания видеть его безличным, откровенно стихийным, ведь даже в крупных по форме жанрах, как, например, былина, характерно наличие творческого импровизационного начала у исполнителей [3] .

• [1] Богатырев П.Г. Художественные средства в юмористическом ярмарочном фольклоре // Богатырев П.Г. Вопросы теории народного искусства. М., 1971. С.482.
• [2] Богатырев П. Г. Художественные средства в юмористическом ярмарочном фольклоре. С.495.
• [3] Базанов В.Г. Поэзия Русского Севера. Петрозаводск, 1981. С.115.