Электронная библиотека
публикации о музее-заповеднике «Кижи»

Аннотация: В статье анализируются результаты раскопок могильника эпохи викингов Шуя под Петрозаводском. Единственную аналогию прослеженному на памятнике обряду захоронения дает могильник Крохинские Пески на Белом озере. Два уникальных в местных контекстах могильника сближает наличие предметов условно "древнерусских" и "мерянских" типов. В социо-культурном плане могильники предположительно связываются с колбягями древнерусских и византийских источников.

В конце 2010 г. автору поступили сведения о находках в окрестностях Петрозаводска серии бронзовых украшений и предметов вооружения эпохи викингов. Часть собранной с помощью металлодетекторов коллекции удалось сфотографировать и зарисовать. С выездом на место по указаниям «поисковиков» была достаточно точно локализована площадка, с которой происходили артефакты. Вещи (всего 25 предметов) были собраны на северной окраине пос. Шуя Прионежского района Республики Карелия, на левом берегу одноименной реки, в 6,5 км от устья (примерно в 10 км по прямой к северо-западу от городской черты Петрозаводска). Они были обнаружены на южной оконечности вытянутого вдоль берега слабого возвышения высотой около 2 м над водой, на площадке размерами примерно 120 х 30 м.

В 2011–2013 гг. археологическим отрядом Петрозаводского государственного университета были проведены разведочные раскопки в центральной части памятника, суммарно одним раскопом вскрыто 144 кв. м. Анализу предметов из коллекции «черных копателей» по свежим следам была посвящена специальная статья [1] , подробное описание частично вскрытого в раскопе погребального сооружения, анализ собранного инвентаря X – первой половины XI в. (узкая дата около 950 – около 1025 гг.) и подходы к интерпретации могильника в контексте иных раннесредневековых древностей Западного Прионежья опубликованы в электронном виде [2] , что избавляет от необходимости длинных повторов в настоящей статье.

На дневной поверхности указанной площадки, прежде подвергавшейся распашке, в том числе тракторной, визуально и при нивелировке не читались какие-либо следы погребальных сооружений (насыпей, ровиков). В раскопе уже при снятии пахотного слоя встречались рассеянные мелкие фрагменты лепной керамики, кальцинированные косточки и отдельные индивидуальные раннесредневековые находки. На уровне материкового преимущественно песчаного, в прибрежной части раскопа – суглинистого, аллювия на поверхности раскопа обозначилось полукольцо плотной светло-серой супеси с угольками и кальцинированными косточками, уходившее в южную и западную, примкнувшую к обрыву берега, стенки раскопа. Внешний и особенно внутренний контуры ровика отчетливо прослеживались по окаймлявшим его интенсивным углистым полосам. Именно к этому западанию были планиграфически приурочены и единичные раннесредневековые находки в пахотном слое. Внутри наметившегося полукольца ровика под пашней открылись стерильные речной песок или суглинок, остатки каких-либо конструкций или следы таковых (углистые пятна, прокал грунта, следы погребенной почвы) здесь, в том числе на прибрежных западных линиях квадратов, не подвергавшихся распашке, не зафиксированы. Исследование наметившегося на материке западания слоя (заполнения ровика) проводилось тонкими горизонтальными зачистками. Вскрытое раскопом примерно наполовину погребальное сооружение представляло собой кольцевую канавку с восстанавливаемым полным диаметром 12–15 м, шириной около 1–2 м, глубиной 0,2–0,35 м от материка, в северной части раскопа отмечена «перемычка» двух сегментов ровика протяженностью около 1,5 м (рис. 1).

Дно ровика было первоначально сильно обожжено (мощная углистая линза и обожженные частью до состояния дресвяника камни). Далее ровик засыпался в несколько этапов. Достоверно в восточной наиболее глубокой его части выделялись два слоя заполнения: серый песок с включениями отдельных угольков и подстилавший его более плотный темно-серый углистый песок. В разных частях ровика в том и другом слое отмечены аморфные, различных размеров углистые линзы. В нескольких местах (кв. А, Е –5, Б–Г–1, 2) выявлены округлые пятнышки диаметрами около 0,05 м, в двух случаях (кв. В, Г–2) как будто сгруппированные в короткие ряды, однако строгого порядка в расположении этих следов проследить не удалось. Предположительно, они могут интерпретироваться как следы кольев, поддерживавших какой-то легкий навес.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

В заполнении ровика, особенно в верхней и средней его частях, встречались преимущественно мелкие кальцинированные косточки. Заметное скопление костей, совпадавшее с несколько повышенной концентрацией вещевых находок (рис. 1, 2, 4:2,4,12–17, а также спекшиеся в куски или целые стеклянные, бронзовые и керамические бусы), отмечено только в северо-восточном сегменте западания и имело протяженность около 6 м (четкие границы скопления, помимо стенок ровика, не определялись). Еще одно скопление вещей (три бронзовых украшения – рис. 3) с минимальным количеством кальцинированных костей вокруг было зафиксировано на площади примерно 0,4 кв. м в западной, уходившей в обрыв берега, части кольцевой канавки. В целом же кальцинированные кости, предметы украшения, бытовой инвентарь и фрагменты керамики были рассеяны повсеместно и на разных уровнях заполнения ровика (рис. 1). Среди вероятных признаков погребальных или поминальных обрядов следует отметить обилие в комплексе, видимо, намеренно измельченной керамической посуды – в коллекции из раскопа по верхним профильным обломкам выделяются фрагменты примерно двадцати лепных горшков и единственного изготовленного на круге сосуда с линейным орнаментом. Это количество разбитой посуды - явная аномалия при единственном, и то с некоторыми сомнениями, погребении.

Определение кальцинированных костей из раскопа было выполнено в Музее антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамере) РАН к. и. н. И.Г. Широбоковым. Общая масса собранных кремированных останков составляет 735 г, из которых около 500 г (то есть более 2/3) связаны с отмеченным скоплением. Кроме кальцинированных обломков костей, на кв. В–2 к северо-западу от указанного кластера (определяемого как погребение), на дне ровика были обнаружены необожженные обломки зубов лошади и длинных костей, видимо, того же животного. Среди массы кальцинированных костей отсутствовали обломки, определяемые как не человеческие. Сожженные останки принадлежали, судя по определимым анатомическим фрагментам, одному индивиду в возрасте 20–35 лет, скорее всего женщине. Очень маловероятно, что среди кальцинированных костей во вскрытой части ровика присутствовали останки второго индивида – мужчины.

Прослеженные в раскопе детали обряда и предположительно реконструируемый облик погребального сооружения не имеют вполне очевидных, ранее намеченных близких аналогий на прилегающих территориях Севера. Полагаем при этом, что отсутствие достаточно близких параллелей может объясняться не столько уникальностью сооружения, сколько сложностью выявления подобного рода объектов, практически не имеющих внешних признаков на современной дневной поверхности. Поэтому следует все же коротко рассмотреть имеющийся археологический контекст, опираясь на данные раскопок, проведенных на Европейском Севере России на уровне современной методики в последние десятилетия.

В этом широком контексте прежде всего привлекают внимание дерево-земляные «домики мертвых», впервые исследованные А.Н.Башенькиным на р. Суде, подтвердившие археологической реалией высказанную ранее гипотезу В.А.Назаренко об одном из истоков обрядности приладожских курганов [3] . В 1980–1990-х гг. в могильниках самой приладожской курганной культуры были раскопаны несколько погребальных сооружений того же типа на р. Паше [4] и на р. Сяси [5] , а также близких к нему на р. Ояти [6] . Это позволило по-новому взглянуть на ряд ранее раскопанных курганных насыпей в Приладожье [7] . На Онежском озере реминисценции того же обряда или, во всяком случае – связь с общей идеей «домика мертвых», были отмечены в курганных могильниках в Челмужах еще в 1934 г. [8] и в 1989 г. в Кокорино [9] . Далее на север и северо-восток с 1970-х гг. бескурганные ингумации во впущенных в грунт срубах были исследованы на Архангельском Севере, в бассейнах р. Онеги и западных притоков Северной Двины [10] .

В большинстве приведенных публикаций исследованные погребальные конструкции, при предполагаемой общей идее сооружения жилища для покойных, названы авторами «новыми типами». Между тем, помимо наличия срубных или столбовых конструкций, им присущ еще один общий признак: при всех прослеженных различиях погребальных «домиков» в Верхневолжье, Приладожье, Прионежье и Заволочье, их сближает то, что захоронения в них были связаны с оконтуренной рвом площадкой – ее центром (погребения у очага) или краями (погребения на «приступках» или насыпных валиках, обвалившихся затем в ровики) и перекрыты или окружены сооружениями, которые и можно считать собственно «домиками мертвых». В шуйском могильнике картина иная – погребение (или погребения, учитывая, что раскопом вскрыта половина сооружения) совершено в кольцевом ровике (и, возможно, перекрыто легкой конструкцией на кольях), а на окруженной им площадке нет следов очага, иных сооружений и даже прослеживаемых следов каких-либо обрядовых действий. [текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Это типологическое различие представляется более чем существенным для реконструкции обряда захоронения и былого облика погребального сооружения. Можно было бы ограничиться выделением еще одного «нового типа». Однако параллель, обладающая теми же существенными признаками, все же есть. Имеется в виду могильник Крохинские Пески у истока р. Шексны из Белого озера, а конкретно – погребальное сооружение (невысокий курган?) второй половины X в., изученное на могильнике Н.А.Макаровым в 1993–1994 гг. Не останавливаясь на описании и анализе оказавшегося очень непростым для исследования комплекса, которые подробно опубликованы автором раскопок в 2001 г. [11] , приведем резюмирующую цитату: «Отличие кургана в Крохинских Песках от «домиков мертвых» заключается, прежде всего, в отсутствии их главного элемента – четырехугольной срубной [или столбовой – А.С.] конструкции. Кроме того, ровики судских и волокославенского [Усть-Ситское VI на Никольском озере – А.С.] «домиков мертвых», содержавшие остатки кремаций, состоят из отдельных ям, оконтуривавших основание срубной конструкции, тогда как в Крохинских Песках ровик имеет отчетливую кольцевую форму». На наш взгляд, очевидно близкое типологическое сходство археологически представленного погребального сооружения, прослеженного в могильниках в истоке р. Шексны и в устье р. Шуи.

Еще одно важное обстоятельство, позволяющее увереннее провести параллель Шуя – Крохинские Пески, это принципиальное сходство и в то же время известная исключительность в местных археологических контекстах набора инвентаря погребений. Общая черта для обоих могильников – смешение двух групп предметов: общебалтийских и шире (условно «древнерусских») и волжско-финских (условно «мерянских») типов принадлежностей погребального инвентаря.

В Крохинских Песках в составе комплексов сожжений в группе древнерусских типов встречены [12] бронзовые обломок овальной фибулы типа Р 52/55 (по И. Янссону) и связанные с балтийским же кругом древностей наконечник ремня и обломки бронзовой подковообразной фибулы с гранеными головками. Все эти предметы практически уникальны для Белозерья. К группе условно мерянских типов в составе комплексов принадлежали бронзовые обломанное втульчатое височное кольцо большого диаметра, шумящая подвеска из трех спаянных волют, поясная пряжка из четырех спаянных жгутов, изготовленная по восковой модели. Набор вещей мерянской группы в Крохинских Песках в целом выглядит закономерным в контексте иных выявленных ранних следов ростово-суздальской колонизации на Белом озере и в верховьях р. Сухоны [13] . Состав комплексов сожжений в Крохинских Песках дополнялся обычной для Белозерья лепной посудой и несколькими гончарными сосудами древнерусского облика.

В могильнике Шуя группа условно древнерусских предметов, включая находки «черных копателей», гораздо более многочисленна и в целом находит ближайшие аналогии в курганах Юго-Восточного Приладожья [14] : половинка намеренно сломанного меча (и еще один, найденный ранее в приустье р. Шуя), бронзовая часть пояса или, скорее, портупеи с кольцами для привешивания, ланцетовидный наконечник стрелы, обломки бронзовых фибул типа ЯП 51, до десятка (с обломками) фибул с гранеными головками, три сломанных гривны «глазовского типа», массивный орнаментированный игольник, ладьевидный браслет. Такие или подобные вещи (кроме мечей) известны по находкам в двух других исследованных могильниках и на поселениях Прионежья X–XI вв. Группа условно мерянских предметов в Шуе включает бронзовые обломок втулки височного кольца, три шумящие рифленые подвески из полутрубочек, сломанную костяную копоушку с геометрическим орнаментом, а также практически все обломки мелких шумящих украшений и среди типологически определимой лепной керамики – круглодонную неорнаментированную миску (см. рис. 3-4). Сюда можно добавить предметы, добытые «черными копателями», имеющие верхнекамские истоки и параллели – двуконьковую подвеску и два огнива с бронзовыми рукоятями. Предметы этой группы, в противоположность первой, почти не представлены на синхронных памятниках Прионежья. Здесь можно указать лишь на обломанную треугольную подвеску и несколько необычные состав и орнаментацию лепной керамики в челмужских курганах, на круглодонную миску, аналогичную шуйской, найденную в ровике одного из курганов Кокорино, и на уникальное огниво с бронзовой рукоятью с многослойного поселения Суна VI. Примечательно, что встреченные в могильнике Шуя «мерянские» предметы не характерны и для инвентаря погребений приладожских курганов: втульчатые височные кольца там не известны вовсе, а подвески из рубчатых полутрубочек представлены всего двумя экземплярами, первый из которых верно определил как «мерянский» еще Н.Е.Бранденбург [15] .

В связи с условно мерянскими предметами в инвентаре шуйского могильника отметим еще одну находку в заполнении ровика (кв. Г–2): обломанный с двух сторон сегмент керамического кольца длиной 1,5 см, диаметром 0,7 см, с продольным сквозным отверстием диаметром около 0,1 см. В электронной публикации этот предмет предположительно был отнесен к категории бус, но более вероятно, что мы имеем дело с обломком именно керамического кольца. Данный тип предметов хорошо известен и многократно обсуждался исследователями в паре с глиняными лапами, обнаруженными во Владимирских и Ярославских курганах, с одной стороны, и в могильниках Аландских островов на Балтике – с другой. Нет нужды приводить полную библиографию вопроса, ограничимся ссылками на известную статью Н.Н.Воронина о медвежьем культе в Верхнем Поволжье [16] и на последние по времени работы, в которых затрагивалась эта тема: И.В.Дубова, Н.А.Макарова, Л.А.Голубевой и Е.А.Рябинина [17] . На обширных территориях от Верхнего Поволжья до Аландского архипелага глиняные лапы и кольца (последние отсутствуют в находках на Балтике) не известны, хотя еще Н.Н.Воронин [18] цитировал сведения Н.Е.Бранденбурга [19] о находках в курганах Южного Приладожья, в древнейших погребениях с сожжениями, когтевых фаланг (то есть отрубленных лап) медведей. Не настаиваем на указанных аналогиях обломку керамического кольца из шуйского могильника и на том, что предмет имеет ритуальное значение и представляет собой «недостающее звено» в цепи находок между Поволжьем и Балтикой. Однако, в контексте синтеза групп условно мерянских и древнерусских находок на могильнике Шуя, такая интерпретация как минимум вероятна.[текст с сайта музея-заповедника "Кижи": http://kizhi.karelia.ru]

Итак, параллель могильников Крохинские Пески – Шуя определяется своеобразием и сходством погребального обряда, а также смешением в разных пропорциях древнерусских и мерянских групп предметов погребального инвентаря. При этом и обряд погребения, и состав инвентаря существенно отличаются от «типично-приладожских» в соответствующих хронологических рамках.

Как объяснять эти два могильника-уникума (Шуя – Крохинские Пески), находящиеся в бассейнах разных морей и разделенные минимум 300-ми километрами по прямой? Уникальность двух объектов может объясняться трудностями обнаружения такого рода памятников, поэтому вовсе не исключены новые находки. Применительно к могильнику в Карелии мы уже отмечали [20] , что в плане социо-культурной идентификации меченосцы, захороненные в приустье р. Шуи, более всего напоминают kylfingar / колбягов – в том виде и роде деятельности, как они описаны в древнеисландской «Саге об Эгиле Скаллагримссоне». Действительно, могильник и поселения (с этой колонией можно связать также петрозаводский клад монетного серебра с арабским дирхемом, чеканенным 946/947 г.) в приустье этой крупной и протяженной по северным меркам реки находятся в ключевом пункте для продвижения с торговыми и / или грабительскими целями во внутренние районы Западного Прионежья. «Русская Правда» и византийские источники XI в. видят колбягов / кулпингов в другом ракурсе и, соответственно, знают в иной ипостаси – как членов наемных дружин древнерусских князей и византийских императоров, упоминаемых в паре с варягами. Оружие в сохранившихся комплексах сожжений в Крохинских Песках не найдено, но вполне объяснимо появление в истоках р. Шексны около середины X в., в среде основателей древнерусского города Белоозеро, коллектива, социально сходного и, похоже, родственного с шуйским, но оказавшегося и действовавшего в иных условиях. Здесь будет уместна еще одна цитата-резюме о древнейшем Белоозере и его некрополе в Крохинских Песках: «Своеобразный погребальный обряд этого памятника не имеет точных соответствий в обрядности весских могильников Юго-Западного Белозерья. Культура раннего Белоозера в целом близка культуре других городов и открытых торгово-ремесленных поселений X в. на северо-западе и северо-востоке Руси, хотя и отличается, возможно, меньшей концентрацией привозных вещей и оружия» [21] . Сходство и социально-культурное родство коллективов, члены которых были погребены в истоке р. Шексны и в приустье р. Шуи во второй половине X в., проявились в обрядности, в общебалтийской, условно древнерусской воинской аммуниции мужчин и в волжско-финских чертах в женском уборе украшений.

В заключение следует отметить, что в своеобразном и аналогичном обряде захоронения, в смешении древнерусских и мерянских типов вещей в погребальном инвентаре, которые демонстрируют могилы в Крохинских Песках и в Шуе, не следует видеть непременные археологические признаки загадочных колбягов вообще.

• [1]  Спиридонов А.М. Колония эпохи викингов при устье Шуи под Петрозаводском // Ученые записки ПетрГУ. № 5. История. Петрозаводск, 2013. С. 28-36.
• [2]  Спиридонов А.М. Западное Прионежье: из "саамского железного века" в Средневековье. Петрозаводск, 2014. [Электронный ресурс] URL: http://elibrary.karelia.ru/book.shtml?levellD=012&id=21607&cType=1 Дата обращения 10.12.2020.
• [3]  Башенькин А.Н. Погребальное сооружение у д. Никольское на р. Суде // Новое в археологии Северо-Запада СССР. Л., 1985. С. 77-81.
• [4]  Назаренко В.А. О первой находке "домика мертвых" в Приладожье // Тихвинский сборник. Археология Тихвинского края. Тихвин, 1988. Вып. 1. С. 75-79.
• [5]  Богуславский О.И. Новый тип погребальных памятников в Юго-Восточном Приладожье // Вестник Карельского краеведческого музея. Петрозаводск, 1994. Вып. 2. С. 35-38.
• [6]  Колпаков Е.М., Назаренко В.А. Новый тип погребальных сооружений приладожской курганной культуры // Археологические вести. СПб., 2004. № 11. С. 196-201.
• [7]  Назаренко В.А. Шахновский триллер (о раскопках на Вороньей реке в Приладожье) // В камне и в бронзе. Сборник статей в честь Анны Песковой. - СПб., 2017. С. 351-368. (Труды ИИМК РАН, т. XLVIII).
• [8]  Гроздилов Г.П. Курганы у д. Челмужи // Археологический сборник. Петрозаводск, 1947. С. 111-114.
• [9]  Спиридонов А.М. Раннесредневековые памятники Кокорино // Заонежье (Заонежский сборник). Петрозаводск, 1992. С. 29-48.
• [10]  Назаренко В.А., Овсянников О.В., Рябинин Е.А. Средневековые памятники чуди заволочской // СА. 1984. № 4. С. 197-216; Ясински М.Э., Овсянников О.В. Взгляд на Европейскую Арктику. Архангельский Север: проблемы и источники. СПб., 1998. Т. 1. С. 25-62; Колпаков Е.М., Рябцева Е.Н. Новый тип "чудских" погребальных сооружений // Древности Русского Севера. Вологда, 1996. Вып. 1. С. 204-211.
• [11]  Макаров Н.А., Новикова Г.Л. Могильник Крохинские Пески - некрополь Белоозера X - XIII вв. // Макаров Н.А., Захаров С.Д., Бужилова А.П. Средневековое расселение на Белом озере. М., 2001. С. 279-309. Рис. 117-118.
• [12]  См.: Макаров Н.А., Новикова Г.Л. Могильник Крохинские Пески ... С. 293-304. Рис. 121-125.
• [13]  Макаров Н.А. Новгородская и ростово-суздальская колонизация в бассейнах озер Белое и Лача // СА. 1989. № 4. С. 86-102; он же. К истории формирования ростово-суздальских владений на Севере // Археология севернорусской деревни X-XIII вв. М., 2009. Т. 3. С. 103-106.
• [14]  См.: Спиридонов А.М. Западное Прионежье ... С. 73-82. Рис. 10-12, 15-21.
• [15]  Бранденбург Н.Е. К вопросу о типах фибул, встречаемых в древних могилах Европейской России // Труды VI Археологического съезда в Одессе (1884 г.). Одесса, 1886. С. 213. Рис. 6.
• [16]  Воронин Н.Н. Медвежий культ в Верхнем Поволжье в XI веке // Краеведческие записки. Ярославль, 1960. Вып. IV. С. 25-93.
• [17]  Дубов И.В. Северо-восточная Русь в эпоху раннего Средневековья (Историко-археологические очерки). Л., 1982. С. 20-29; Макаров Н.А. Рец.: Kivikoski E. Langangsbaken. Ett gravfalt pa Aland. - SMYA. N 80 // СА. 1989. № 4. С. 305; Голубева Л.А. Меря // Археология СССР. Финно-угры и балты в эпоху Средневековья. М., 1987. С. 77-78; Рябинин Е.А. Финно-угорские племена в составе древней Руси. К истории славяно-русских этнокультурных связей. Историко-археологические очерки. СПб., 1997. С. 183-185.
• [18]  Воронин Н.Н. Указ. соч. С. 49.
• [19]  Бранденбург Н.Е. Курганы Южного Приладожья. - СПб., 1895. С. 13-15. (Материалы по археологии России, № 18).
• [20]  Спиридонов А.М. Колония эпохи викингов ... С.32-33.
• [21]  Макаров Н.А., Захаров С.Д. Региональная система расселения и ее развитие в X-XIII вв. // Макаров Н.А., Захаров С.Д., Бужилова А.П. Средневековое расселение на Белом озере. М., 2001. С. 83. Из последних работ по археологии раннего Белоозера см.: Захаров С.Д. Древнерусский город Белоозеро. М., 2004; он же. Белоозеро на начальных этапах становления Древнерусского государства // Северная Русь и проблемы формирования Древнерусского государства. Сб. материалов международной конференции. Вологда, 2012. С. 32-47.